Живое и мертвое
Шрифт:
Винни вздрогнул. Настолько буднично прозвучало сейчас это слово.
— Ну не убийцы же мы, — развеял его страхи маг. — Остается только с собой тащить. Потом если этот советник… как бишь его?
— Мора, — напомнил Винни.
— Вот-вот, — кивнул Мессер. — Если этот Мора так трепетно к нему относится, то мальчишка может стать хорошей разменной монетой.
Винни пристально поглядел на мага. Тот говорил спокойно, размеренно. И очень напоминал сейчас того, которого окрестил разменной монетой.
Или Винни это только показалось. Ведь Мессер-то не такой. И что же? Выходит, жизнь такая?
От этой мысли юношу передернуло.
16
Приступ тоски и жалости к себе был столь же непродолжительным, как и вспышка радости, ему предшествующая. Петро не успел перебрать все слова, которыми хотелось окрестить мерзостную жизнь, не щадящую простого дохлого парня из захолустья, как вдалеке послышались голоса и знакомый уже смех.
Упырь прислушался, боясь, что ему показалось. Но звуки множились и приближались. Кто-то шел в его сторону. И явно не один.
На этот раз никто не прятался и не приглядывался. Молодой мертвяк вышел из леса без боязни и стеснения. Рядом с ним шли еще несколько упырей. При виде Петро молодой заржал и ткнул в него пальцем. Его приятели тоже заулыбались.
«Уши оторву», — пообещал про себя Петро, — но вслух ничего не сказал. А из леса выходили все новые и новые упыри. Их было уже с пару десятков. Последним вышел старый, матерый упыряка. И если его предшественники ржали, то этот посмотрел без тени улыбки. Просто отметил, что да, висит над поляной связанный мертвяк. Подвешен вниз головой. Возможно, даже выглядит забавно.
Петро тоже посмотрел на старого внимательнее, чем на всех прочих. Впрочем, восторженный взгляд молодого, затеявшего весь этот цирк, тоже не укрылся от его внимания. Повадки старика и этот восторг в глазах глядящего на него молодчика, окончательно убедили Петро в том, что старик здесь за главного.
— Брат, — позвал хрипло Петро. — Сними меня отсюда.
Старик подошел ближе. Вокруг стоял уже дикий гогот. Посмотрел на Петро пристально, словно хотел заглянуть внутрь.
— А кто сказал, что я тебе брат? — поинтересовался он.
— Мы с тобой одного рода, — обиделся Петро. — Будь тут кровосос или перевертыш — ни в жизнь бы братом не назвал.
Старый хмыкнул. Обошел по кругу, изучая висельника и рисунок под ним. Смех начал понемногу стихать. Старик был серьезен.
— А зачем мне тебя снимать? — спросил он, не глядя на Петро.
— Как зачем? — опешил тот.
— Если тебя так связали и так подвесили, значит, что-то ты натворил. А если и узоры эти в расчет взять…
Петро задергался. Не на веревке, как до того. Что-то задергалось внутри в поисках оправдания. Хотя за что бы ему оправдываться?
— Кто ты? — старик в первый раз посмотрел ему в глаза, и Петро понял, что не сможет соврать.
У старика был не просто мертвый остекленелый взгляд. Он был мертвее мертвого. Он блестел, как вода в подземной реке мертвых, и был глубоким, почти бездонным, как небо в горах.
— Отвечай, — буркнул кто-то. И Петро понял, что никто более не смеется. На поляне была тишина. Только веревка поскрипывала.
— Я упырь, звать Петро, — быстро заговорил он. — Я ничего такого не делал, хоть и в розыске.
— В розыске, — произнес старик.
— Меня подставили, — еще сильнее заторопился Петро. — Я…
— Ты не врешь, — отстраненно выдал старик. — Почти. Вот только эти руны.
Старик кивнул на странные рисунки, которые змеились прямо по земле, образовывая круг и разлетаясь неровными протуберанцами.
— Это сильно. Очень сильно. Это может убить или сковать. Кто ты такой, чтобы тебя удерживали таким заклинанием?
— Я… — Петро споткнулся, впервые в жизни не зная, что ответить на этот вопрос.
Хотелось отвязаться от проклятого дерева, кинуться старику в ноги и плакать: «Я никто. Никто».
— Я простой дохлый парень из захолустья, — проныл Петро.
— Еще скажи, что кристально честный, — поддел Батя.
— Ну, знаешь, — вздыбился Петро. — Ты еще скажи, что у вас тут в лесу своя пекарня, пасека и вы хлеб с медом бездомным на халяву раздаете.
Старик фыркнул, как довольная лошадь, и кивнул своим людям.
— Снимите его.
Веревка заскрипела в последний раз и лопнула с сухим треском. Петро приготовился падать головой об землю, но не успел даже испугаться. Снизу подхватили сильные руки. Перевернули, поставили, и он впервые за последние дни увидел мир не так, как его видит муха сидящая на потолке, а так, как его привыкли созерцать прямоходящие.
Через минуту ослабли путы. Сначала на ногах, затем на руках. Петро сделал шаг, пошатнулся, стараясь держать равновесие. Это оказалось сложнее, чем думал.
Старший упырь следил за ним, как старый дед, наблюдающий за первыми шагами своего внука.
— Ну, теперь поговорим, — тоном, не терпящим возражений, произнес он.
— Поговорим, — согласился Петро, совсем по-человечески потирая запястья. Немоты он, разумеется, не чувствовал, а вот следы от веревки остались. — Ты ведь здесь не просто так по лесу гуляешь, брат.
— А тебе что за дело, брат? — старик сделал акцент на последнем слове, но Петро, казалось, не заметил.
— Хочу предложить тебе дельце.
Старик крякнул.
— Шустер. Еще не разобрались, что за гусь, а он уже братается и дела предлагает. С чего ты взял, что мне оно интересно?
Петро оглядел братву. Эти ребята здесь явно не охотничьим промыслом живут. И на тех, кто торгует пирожками на пристани в Лупа-нопа, они тоже не похожи.
— Я думаю, караван на пятнадцать тяжело груженных повозок, идущий вглубь острова наименее оживленными дорогами с минимальной охраной, будет тебе интересен.