Живописец смерти
Шрифт:
Движение стало свободнее. Кейт закурила, подумав, что в ближайшее время вряд ли бросит, выпустила дым в окно, наблюдая, как мужчина-латиноамериканец и чернокожая женщина подметают тротуар перед участком, застроенным трехэтажными зданиями, раскрашенными в разные пастельные цвета — светло-зеленый, небесно-голубой, кремовый.
— Знаешь, а здесь красиво.
— Что-то вроде Уоттса[40]? — спросил Уилли.
Кейт разозлилась.
— Теперь тебе остается только назвать меня глупой белой женщиной, которая никогда не поймет
— Один — ноль в твою пользу, — произнес Уилли и рассмеялся.
Однако настроение, которое у Кейт начало улучшаться, вскоре испортила возникшая слева автостоянка с несколькими обшарпанными машинами. Роспись на стене сзади мог выполнить Диего Ривера[41], если бы наглотался ЛСД. Трехметровый Иисус, из полузакрытых глаз которого струились кровавые слезы. Кейт свернула за угол, и в глаза бросилась еще одна роспись. Почти все пространство торцевой стены дома было покрыто огромными крестами и черепами, черными и белыми, а внизу надпись: «В память о тех, кто умер».
Кейт замедлила ход, вглядываясь в номера домов.
— Тут идут тридцатые, — сказал Уилли. — Поезжай дальше. Дом Трайпа должен быть в самом конце.
Так и оказалось. Кейт поставила машину перед пятиэтажным зданием из серого кирпича. На первом этаже располагался испанский бакалейный магазин «Ариас». На потрепанном оранжевом тенте, натянутом над витриной, ярко-красной аэрозолевой краской было крупно выведено короткое популярное ругательство. Звонков рядом с дверью подъезда было штук семь, и все без единой подписи. Впрочем, дверь все равно оказалась не заперта.
На лестнице их встретил застоялый запах капусты, неизменный атрибут любого старого жилого дома. Лестница была узкая и крутая. На каждой площадке по две квартиры. Второй и третий этажи имели жилой вид — крики детей, звук громко работающего телевизора (пела группа «Гейм бойз»), — на четвертом двери обеих квартир были заколочены досками, а вот на пятом Кейт и Уилли оказались в совсем другом мире.
На площадке была только одна дверь, зато дорогая стальная и с наклейками, извещающими о наличии охранной сигнализации. Под металлический кронштейн рядом со звонком была всунута карточка с надписью: «Любительские фильмы».
«Любительские фильмы»? Кет вспомнила стопку порнокассет, принадлежавших Биллу Пруитгу. Совпадение? Инстинкт подсказывал ей, что такое возможно в любом случае, только не в этом.
Она нажала звонок. Тяжелая металлическая дверь со скрипом отворилась. Деймиену Трайпу было лет тридцать пять, и внешность он имел ангельскую. Очень бледный, шелковистые белокурые волосы, ясные голубые глаза и шрам на подбородке, как у Харрисона Форда, что создавало превосходную комбинацию крутости и уязвимости. Не исключено, что он сам ее намеренно себе устроил. Торчащая из мягких полных губ сигарета совершенно не подходила его херувимскому облику.
Белый парень, о котором говорил толстый Уолли.
Уилли пожал руку Трайпу. Кейт улыбнулась.
— Я Кейт Макиннон-Ротштайн. Приятельница
— Кейт… Макиннон… Ротштайн. Хм… я… чертовски… — Казалось, слова вытекали из Трайпа очень тоненькой струйкой. — Элена рассказывала о вас… «Она мне как мама»… — вот что она говорила… о вас.
Кейт показалось, что его пухлые губы в этот момент сложились в усмешку, но слова — как мама — ее приятно удивили. Сквозь завесу сигаретного дыма Трайп долго (несколько секунд) внимательно рассматривал Кейт своими светло-голубыми глазами младенца, не отпуская руку.
— Я видел… вашу книгу. Сейчас… для многих… вы вроде как… богиня искусства.
Да, он над ней насмехался. Теперь Кейт была в этом уверена. Но она заставила себя улыбнуться. Трайп тоже улыбнулся и совершил ошибку, потому что зубы у него были цвета песка, смешанного с грязью. Улыбающийся, он уже не был похож на ангела.
— Ужас, я… не могу в это поверить. Элены… нет. — Улыбка на его лице растаяла. — Я не видел ее… уже несколько месяцев… наверное, шесть.
— Что так?
Трайп коснулся вялыми пальцами шрама на подбородке.
— Да мы вроде как… постепенно разошлись, потеряли друг друга из виду.
— Почему?
Трайп помолчал пару секунд, прищурив глаза, а затем снова улыбнулся своей трухлявой, совсем не ангельской улыбкой.
— Сказать по правде, мне надоели ее разговоры про компакт-диск, который она записывала… у меня возникло чувство, что этот чертов компакт-диск для нее важнее, чем я… Понимаете? В общем… женщина стремилась сделать карьеру. Поймите меня правильно, Кейт, я… я был с ней действительно счастлив, но в конце концов всему есть предел…
Уилли посмотрел на Кейт, вскинув брови. Она кивнула Трайпу, осматривая комнату, которая выглядела как смесь офиса и ночлежки шестидесятых годов. Пурпурно-красные стены, потрепанный диван с обивкой из кожзаменителя, пара старых комодов, один бледно-розовый, другой небесно-голубой; большой письменный стол, как из гангстерского фильма тридцатых годов, на котором были разбросаны художественные открытки, программы выставок и товарные накладные. Накладные большей частью были перевернуты, но в любом случае без очков Кейт прочитать бы не удалось, что там написано.
— Вы здесь живете?
Трайп наклонился к столу и загасил сигарету в большой керамический пепельнице, одновременно слегка передвинув ее, чтобы заслонить товарные накладные.
— Мы здесь работаем, — мечтательно и сонно произнес он. — Но иногда и… ночуем. Когда… задерживаемся допоздна… Понимаете?
Кейт с самого начала показалось, что Трайп либо под наркотическим кайфом, либо вообще ненормальный. И сейчас она наконец-то поняла. Конечно, наркота. Это так портило его ангельский вид и не соответствовало одежде ученика выпускного класса частной школы — застегнутая на все пуговицы розовая рубашка, аккуратные брюки цвета хаки. Если бы он держал рот закрытым, то мог бы служить ходячей рекламой сети магазинов «Гэп», где продается недорогая модная молодежная одежда.