Живой щит
Шрифт:
— Ой, да разве ж плохо тебе здесь жилось-то…
Сейчас ей было страшно — ведь Жан, чтобы не выглядеть нищим, мог заставить ее продать ферму и был вправе сделать это. Ведь сын ее при свидетелях сказал тогда, что вот, мол, мама, поживите у нас, пока сынок мой, Жан, подрастет, уж приглядите за ним… А сынок-то и подрос, да разве ж можно вот так взять и отдать прямо в эти детские еще руки ферму, которую столько лет обихаживала. И ведь давно надо было, и соседи не раз напоминали про волю сына, да только все не находила она в себе сил для этого…
— Да как сынок-то мой ушел,
Не переставая причитать, бабка Сатти полезла в подпол. Ежели что, так, может, удастся откупиться малым. Парень-то неопытен, глядишь, на слезу и раСтаст. Может, и не потребует ферму отдать, так ведь мало что отдать, так еще и продать вдруг захочет… а тут ведь каждый угол ее, Сатти, руками обихожен.
— Да не держу я тебя, сокол мой, не слушай ты слез старухи-ны-ы-ых…
Она вылезла на свет божий, сжимая в руках туесок. В нем бренчали скопленные за долгие годы деньги — пара серебряных монеток и несколько горстей медных грошей. Конечно, старая Сатти была не такой дурой, чтобы хранить все свои деньги в одном месте, и этот туес был одним из трех, припрятанных ею на черный день, к тому же наименее наполненным.
— Вот, внучек… Возьми… пригодится на службе-то. Деньги-то хоть и малые, да уж чем могу. — Она снова пустила слезу. — А уж я-то еще наработаю, не совсем еще дряхлая, да, наработаю, ты уж, соколик, обо мне-то не думай.
— Не нужно мне ваших денег, бабушка…
“Ну точно, сейчас про ферму разговор поведет”, — ужаснулась старуха. Внутри у нее все похолодело. Ну не иначе как шельмец потребует своего наследства. Ведь ясно как день, ежели уедет сейчас с леди Алией, то ведь и не вернется сюда никогда, а значит, что ему, до фермы-то этой? Продаст, как есть продаст… Она сделала последнюю попытку:
— Да бери ты, это ж от сердца… все, чем богата. Если урожай хороший будет, так продам и еще пришлю с оказией. Не обижай старуху, для тебя ведь копила, каждый грошик сберегала. Все думала, выйдешь когда-то в люди, так и денежки будут, а я уж тут как-нибудь перебьюсь. Хлебушек есть, да и то ладно.
На какой-то миг Жан даже поверил в искренность бабкиных слез. Даже мелькнула мысль — как он ее оставит, старую, одинокую?
Но мысль эта мелькнула и тут же сменилась другой — наконец-то.
Наконец-то он вырвется из-под гнета этой железной старухи, которая пережила трех сыновей и двух дочерей, властной и жестокой хозяйки, спорить с которой не смел даже деревенский староста, и даже сборщик Налогов, незнамо почему, каждый раз давал ей отсрочку, которую у него больше никто и никогда получить не мог.
— Да не нужны мне ваши деньги, — еще раз повторил он. — Леди Алия сказала, что обо всем позаботится. И она приказала передать тебе вот это.
Старуха уставилась на лежавшие на протянутой ладони монеты.
Золотые марки… три… она в жизни не видела столько денег сразу.
— Леди сказала, что это для тебя. Ну, вроде как без кормильца остаешься.
Сразу исчезли слезы, и старая карга стремительно схватила золото. О да, она-то знала ему цену. Сейчас в ее сухоньких ладошках были зажаты коровы, не одна старая и худая телка, а много молодых, приносящих приплод коров… и лошадь, да и не одна, и свинок можно будет завести поболе, а значит, и нежное сало на ее стол попадать будет куда как чаще. Да и работников нанять можно, а тогда и… от радужных перспектив у бабки закружилась голова.
Она быстро кланялась, как будто перед ней стояла сама леди Алия, а не ее непутевый внук, который вдруг так внезапно нашел себе столь доходное место. Она поняла, ферму у нее не заберут, зачем ему ферма-то теперь, она и одной такой монетки не стоит.
А Жан уж и не смотрел на бабку — хищный блеск в ее глазах сразу напомнил ему, что она такое. Не забылись и ее постоянные попреки, что его легче убить, чем прокормить. И это при том, что он сам только что видел — немало денег было припрятано у старой ведьмы, ох немало. Да ведь и не все она показала, не совсем же старуха из ума выжила, наверняка лишь малую толику притащила.
Ясно как день, откупиться хотела, думала, что он за наследством пришел.
Парень копался в сундуке, выбирая одежду получше — ему уже сегодня надлежало явиться в замок барона. Сэр Берн приказал не мешкать. Теперь черный рыцарь — его командир, и он, Жан, должен повиноваться беспрекословно. Да и то, можно ли было найти в Брекланде лучшего командира и учителя? Но и это не главное — главное то, что он едет С НЕЙ, с той, которой всем сердцем хотел служить, кого все эти годы мечтал защищать.
Встретили его хорошо — видимо, Берн замолвил словечко, во всяком случае, никто не удивился приходу паренька, заявившего, что леди Алия взяла его на службу. В караулке замка он сидел недолго — пришел молодой парень, одетый в черное и зеленое, цвета маркиза, и повел его в казарму, где в данный момент несколько в тесноте, но все же более или менее комфортно сосуществовала баронская дружина и немногочисленный отряд сэра Айдахо.
Провожатый сказал, что его зовут Клад и он уже пять месяцев служит в первом десятке у Корта, сотника его светлости, маркиза де Танкарвилля. В данный момент его, Жана, определили в этот же десяток, поэтому служить им вместе, а значит, Кладу поручили за ним, Жаном, приглядывать.
— Служба у маркиза хорошая, — объяснял на ходу Клад. — И кормежка отличная, и форма вот тоже. И деньга идет, два гроша в день, ежели время мирное, а коль война, то и все десять. Ну, сотник-то, он, понятно, получает куда как поболе, но он и мужик что надо, уже почитай лет десять на этом месте. А начинал, как и мы, рядовым, так что у нас, мыслю, тоже все еще впереди.
— А что я делать-то буду? — спросил Жан.
Мысленно он уже рисовал себе радужные перспективы. Вот в сияющей кольчуге и черно-зеленом плаще он стоит на страже у дверей прекрасной маркизы. А из темного коридора на него надвигаются страшные злобные тени — но вот сверкает стремительная сталь, и враги, оставляя груды трупов, в панике отступают. Или вот мчится он на красавце коне, в руках длинная пика, подковы выбивают искры из дорожных камней, а впереди — замершая от ужаса толпа уродливых орков, трясущихся от страха и готовых бросить ятаганы и пасть на колени…