Живой

Можаев Борис Андреевич

Старики в такую пору не судачат; вместе с мужиками, которые на технике не заняты, шныряют они в лодках по лугам – подбирают плывущие бревна, спиливают сухостой, грузят в лодки, а тяжеленные коряжины буксируют на веревках. В хозяйстве все пригодится… Мало какое добро выносит полая вода; иной в лодке везет бревна, а в руках ружье держит: того и гляди, утка вылетит из-за леса или заяц подвернется на каком-либо незатопленном островке. Приберут. Прудковские жалости не имут.

В такую пору по мутной вольной воде начинает биться лещ, сазан, щука. Возле кустарников, у берегов скрывшихся под водой бочажин ставят

великое множество двукрылых шахов и однокрылых куликов, горловины затонов и стариц перекрывают сетями. А у кого нет лодок, те бродят вдоль берегов с закидухой – квадратной сетью на конце длинной оструганной жерди. Всякому своя работа. И редкий прудковский мужик откажет заезжему любителю свежей рыбки из какого-нибудь суходольного Тиханова. «Бери, сколько хочешь. По десятке за кило». – «А дешевле нельзя?» – «Пашано нонче почем? То-то и оно. Дешевле нам нельзя. За счет природы только и выезжаем».

Полая вода была в этом году высокая, под самую ферму подошла, и неподалеку от коровников стоящие хранилища с семенным картофелем потекли. Пришлось срочно перебирать весь картофель. Гузенков приказал согнать на хранилища все Прудки и сам прикатил на «газике». По домам ходил Пашка Воронин, созывая людей.

Фомич после утренней рыбалки сидел на крыльце и читал газету, когда остановился перед ним Воронин.

– Председатель приказал всем идти на овощехранилище. И тебе тоже идти с семьей… картошку перебирать. Понял?

Фомич, не отрываясь от газеты, спросил:

– А кто отвечает за эту семенную картошку? Гузенков?

– Да, сам председатель. И приказ его.

– Тогда передай ему – пусть вся эта картошка потонет. Я и пальцем не шевельну.

– Я передам. Но смотри, не пришлось бы пожалеть. Мы тебя еще снимем.

– Руки коротки!

– Посмотрим.

Когда Пашка передал Гузенкову эти слова, председатель так гаркнул возле хранилища, что Фомич на крыльце услыхал:

– Выгоню!

Авдотья перепугалась и огородом, потихоньку от Фомича, ушла на овощехранилище. Но Фомич был не из пугливых, к тому же он ждал от своего начальника какой ни на есть похвалы. И она пришла.

Только спала полая вода, как с Раскидухи позвонили в Прудки. За Фомичом сбегал избач Минька Сладенький, малорослый паренек с тяжелой головой, болтающейся на тонкой шее, как колдая на цепе. «Давай к телефону, срочно!» – только и выдохнул он на Фомичовом складе. Фомич взял у Сладенького ключ от избы-читальни, как эстафетную палочку, и побежал через выгон.

– Как там у вас, сухо? – спросил в трубку начальник ГЭС.

– Очень даже, – выпалил, переводя дух, Фомич. – Ребятишки в лапту играют.

– Плоты целы?

– Все цело, до единого бревнышка.

– Завтра пошлем вам трактор, бревна таскать.

– Не надо трактора. Бревна на берегу.

– Как так на берегу? Кто их вытащил?

– Я.

– По щучьему велению, что ли?

– Приезжайте, посмотрите. А только бревна лежат на сухом берегу, – скромно ответил Фомич.

– А подъезд к ним есть?

– Очень даже. У самой фермы лежат.

– А ты нас не разыгрываешь? Смотри! После обеда приедем.

Белый катер начальника летел по реке, как рыбничек, – крылья водяные вразлет, нос поверху. Того и гляди, оторвется от воды и взлетит над берегом. Фомич поджидал его на высоком Кузяковом яру. Он снял кепку и размахивал

ею над головой, как пчел отпугивал. Его заметили с реки, катер свернул к берегу и с ходу вылез брюхом на песчаную отмель. Фомич сбежал вниз.

В катере было трое: начальник – щеголевато одетый молодой человек в темных очках, моторист в кожаной куртке и в настоящей морской фуражке с крабом и толстый, с портфелем, завскладом, который сдавал Фомичу лес по накладной.

– Ну, где твои плоты? – спросил начальник, здороваясь.

Фомич провел их до Святого озера, где на зеленой травке лежали все три плота. Дорога и в самом деле проходила мимо бревен всего в каких-нибудь двадцати шагах.

– Смотри-ка, да лучше этого места и желать нельзя! – воскликнул начальник. – Что ж это мы не смекнули? А?

– Это озеро соединяется с рекой только при очень высокой воде, – сказал завскладом. – Откуда знать, что вода будет такой большой?

– А ты как сообразил? – спросил начальник Фомича. – Почему перегнал плоты сюда?

– Буря была. Их там и затормошило.

– Ишь ты! Не было бы счастья, да несчастье помогло. Но все равно ты молодец. Ты нам больше трех тысяч сэкономил. Мы тебя тоже наградим месячным окладом. Пупынин! Ну-ка, дай портфель!

Толстяк подал начальнику портфель, тот раскрыл его, вынул деньги и отсчитал Фомичу четыреста восемьдесят пять рублей.

– Держи!

Потом любезно взял Фомича под руку.

– А много ты посулил заплатить за перегон плотов?

– Сотню рублей. И от себя литру водки поставил.

– Ах ты, купец Иголкин! – засмеялся начальник. – Спаиваешь рабочий люд? Ладно уж, оплатим тебе и эту литровку. Только впредь у меня смотри, эти купеческие замашки брось. Прокопыч! – обернулся он опять к толстяку с портфелем. – Давай сюда разнарядку!

Тот вынул из портфеля ведомость с гербовой печатью. Начальник вручил ее Фомичу:

– Вот по этой разнарядке будешь выдавать колхозам лес. Кубатуру считать умеешь?

– А чего ж мудреного!

– Ах ты, мудрено-ядрено! Да ты в самом деле молодец. Кто говорил, что он не справится?!

Фомич с вызовом поглядел на толстяка с портфелем.

– Я только в том смысле, что нам кладовщика девать некуда, – пробурчал толстяк.

– А он чем не кладовщик? Значит, будешь у нас теперь за кладовщика, временно. А там посмотрим. По этой накладной и выдавай лес. Под роспись, разумеется. Тут сказано, кому сколько столбов. Кому каких распорок, пасынков. Действуй! – Начальник пожал Фомичу руку и шутливо ткнул в бок: – Успеха тебе, купец Иголкин.

12

Фомич долго изучал ведомость – кому сколько отпустить бревен; на каждый колхоз отвел по тетрадочной странице, а потом раз десять замерял каждое бревно – выводил кубатуру. Еще на юридических курсах Фомич познакомился с хитрой наукой гонометрией, как он ее назвал. Всю гонометрию осилить он не успел, но высчитывать кубатуру бревен, определять сено в стогах или солому в скирдах – это он научился. Число бревен в плотах было такое же, как и в ведомости указано, а вот кубатура чуток завышена. Объегорил его толстобрюхий зав ровно на пять кубометров. Но так как колхозам отпускать положено не просто кубометры, а столбы, то есть поштучно, то Фомич не тужил: в таком деле растекутся эти пять кубометров и не заметишь как.