Живущая

Когда я только начала писать свою историю, одна из моих первых читательниц назвала меня стрекозой. Признаться, я растерялась, расстроилась. Потом поняла, а я ведь и есть стрекоза – беспечная, беззаботная попрыгунья-стрекоза, которая к своим тридцати трём годам всё скакала и скакала по жизни, не желая становиться взрослой. Пока однажды не оказалась там, где сходятся два мира. Один наш – земной, физический, понятный и изведанный. Другой – неизвестный, пугающий, но куда рано или поздно, согласно законам природы, открывается дверь. Только всему своё время. И стрекоза из всех сил, нет, уже не скакала, – карабкалась вперёд и вперёд, цепляясь за каждый

I

В это майское утро я ехала в областную больницу за ответами. Переживать не было причин. Всего-навсего воспалился лимфоузел – врачи назвали это лимфоденитом, выписали кучу таблеток и запретили беспокоиться. Через полгода лимфоденит был признан кистой, и врач УЗИ долго возмущалась, кто из ее коллег мог так ошибиться:

– У вас есть медицинское заключение старого обследования? – деловитым тоном, не сулящим ничего доброго для ее коллег-врачей, поинтересовалась она.

Когда я показала медицинское заключение, где красовалась её фамилия и её же личный, похожий на крючок росчерк, она возмутилась:

– Некогда эти бумажки разбирать! Еще неизвестно, что это – киста или опухоль… Быстро, быстро к хирургу, пока не поздно!

Хирург того же диагностического центра, не спрашивая моего согласия, безапелляционно сообщил, что операция будет через три дня в их стационаре, но сначала я должна сдать анализы в своей районной больнице. Он разборчивым почерком (не свойственным врачам) обозначил стоимость операции, посчитал трехдневное пребывание в стационаре, плюс питание, и на счете заиграла сумма, которую я вполне могла потянуть. Могла, но не хотела. У меня было одно желание – скорей сбежать домой и просто выплакаться. Я расплатилась за разовое посещение и решила: скорей домой, домой, домой…

Но домой я так и не поехала. Выйдя из кабинета, позвонила старой знакомой и узнала фамилию врача, который некогда лечил её маму, и о котором я слышала от неё много хорошего. Оказалось, что этот замечательный врач и просто хороший человек работает в областной онкологии. Услышав название больницы, я не на шутку испугалась.

– Да не бойся ты, – засмеялась она, – скажешь, что от меня, и всё будет замечательно. Думаешь, профессор сам будет твою кисту резать? Назначит интерна, и через пару дней будешь, как новая копейка. И не бери близко к сердцу всё, что там увидишь. Больница, понимаешь ли, необычная, но ты там долго не задержишься…

Не прошло и часу, как я уже была в кабинете профессора:

– Ой, больно! – каждый раз восклицала я, когда он нажимал на грудь.

– Болит, значит хорошо, – успокоил он меня, – похоже на кисту, но пункцию делать придется.

Профессор – Юрий Степанович был преклонного возраста, немногословным и удивительно добрым человеком. Его утонченная, аристократичная внешность с глубоким, проникающим в душу взглядом вызывала симпатию и доверие. Именно про таких говорят: «сохранил остатки мужской привлекательности». Уже потом мне рассказали, что когда-то он был большим ценителем женской красоты и настоящим ловеласом.

Юрий Степанович передал меня другому врачу, и это совсем не был интерн, как предполагала моя знакомая. Моим лечащим врачом стал доцент, с которым мы очень быстро подружились. Каждый день я приходила к семи часам утра, сдавала необходимые анализы, делала обследования, угощала кофе, печеньем и другими сладостями соседок по палате. И радовалась, что скоро, очень скоро все эти кабинеты, коридоры – останутся лишь в воспоминаниях. В этой больнице меня смущало всё, кроме светлого, с окнами на больничный сад кабинета доцента. Мы могли подолгу кофейничать, он рассказывал мне о своей работе, семье, иногда прямо при мне принимал пациентов, не считая своим долгом объяснять, кто я такая и что здесь делаю.

Однажды он мне сообщил, что пришли ответы пункции и есть подозрение на лимфогранулематоз. Это трудновыговариваемое слово меня совсем не расстроило, и я всем знакомым потешно сообщала об этом необычном для меня диагнозе. На следующий день доцент удалил мой значительно увеличившийся лимфоузел, и мне ничего не оставалось, как ждать результаты гистологии. Я не поскупилась в благодарностях и отблагодарила моего спасителя такой суммой в зеленом эквиваленте, что у того от неожиданности вспотел лоб.

В палате, куда меня временно поселили – добавилось пациентов, и мне принесли старую медицинскую кушетку. Она стояла у двери и была там явно лишней, как будто указывая, что кому-то скоро на выход. Не смотря на то, что больница была онкологической и люди там лечились не от гриппа, их настроение на удивление не казалось подавленным. Нельзя сказать, что это касалось всех больных, но в большинстве своём люди, видимо, адаптировались. Да и я не вышла из обычного жизненного ритма. В больницу ходила, как на работу. Припрятанная кругленькая сумма денег на разные непредвиденные нужды создавала мне некий внутренний покой, и моё недешёвое обследование не доставляло особенного беспокойства. В свои тридцать три года я внешне не дотягивала и до двадцати шести. Моя прическа, макияж, парфюм, привычки – всё оставалось прежним. О тапочках и больничном халате не могло быть и речи. Я купила лаковые сиреневые босоножки без задников на невысоком каблучке, такой же, под цвет, узкий, приталенный халатик чуть выше колен и вышивала по отделению, как по парковой аллее. Когда узнала, что меня там прозвали – мадам Брошкина, даже совсем не обиделась. Хотя… не знаю, как Брошкина, но я себе очень даже нравилась, и будущее мое было самым светлым и благополучным.

II

И вот в один из таких благополучных, солнечных майских дней я отправилась в больницу за ответами. Наконец-то долго ожидаемые результаты гистологии были готовы. Сначала я хотела позвонить своему доценту и узнать ответы по телефону, но потом решила проведать уже бывших соседок по палате последний раз. По дороге я составляла планы на ближайшие месяцы жизни. В первую очередь я должна съездить на море, пока не наступила невыносимая летняя жара. Пора устраивать личную жизнь. Сегодня же куплю путёвку в самый лучший дом отдыха и там подыщу себе подходящего холостяка. А что?! В моём возрасте еще не поздно родить ребенка – такую махонькую, кареглазую худышку с торчащими коленками – точную копию меня. Пора, пора что-то менять.

В это утро я не стала переодеваться в свой сиреневый наряд, еще вчера увезла его домой. Кому сказать, что покупала его для больницы: или засмеют, или не поверят. А те, кто меня знает, даже не удивятся. Как-то моя подруга призналась, что не удивится, даже если услышит по радио, что я улетела на луну.

Возле кабинета доцента никого не было и, отбив для приличия мелкий перебор пальцами по двери, я заглянула внутрь. Увидев меня, он резко поднялся, пошёл ко мне навстречу, потом передумал, сел на место и заявил, что ответы ещё не пришли, дескать, надо подождать.