Живущие в нас (сборник)
Шрифт:
Костя с трудом отыскал место для парковки, и втиснулся между двумя «Ладами».
…Все хреново живем, блин!.. – он оглядел стадо машин, замершее в беспорядке, перед «свечкой» бывшего управления сельского хозяйства, упраздненного в самом начале перестройки, и давно розданного в аренду коммерческим структурам.
Костина фирма занимала часть подвала и три небольшие комнатки на одном из верхних этажей. В самой дальней находился его кабинет. Чтоб попасть туда, требовалось пройти через комнату, где сидели менеджеры – Лена и Юля. Сквозь тонкую дверь он мог слышать все их жуткие женские секреты, и беззастенчиво пользовался этим. Например, он узнал, что Лена – мать-одиночка, и держится за работу всеми своими ровными белыми зубками и длинными
С Юлей ему тоже случилось переспать, но лишь один раз, в канун прошлого Нового года.
Перед каждым праздником Костя устраивал за счет фирмы банкет, на который приглашались все сотрудники, включая «рабов» из подвала, которые, собственно, и обеспечивали общее благосостояние. В этот самый подвал и переместилось празднество, потому что двадцать пять человек не могли усесться в тесном офисе, а между ярко-зеленым автоматом, изготавливавшим пакеты из полиэтилена, и стареньким флексографом, наносившим на них рисунок, все выглядело достаточно уютно, почти по-домашнему. Тем более, через подвал проходили толстенные трубы центрального отопления, и какая бы температура не стояла на верхних этажах, здесь всегда было жарко. Возможно, жара и подвела Юлю – всегда до противности правильную, ее «развезло» настолько, что она пыталась устроить стриптиз, спутав колонну с шестом, а потом повисла на одном из флексографистов и разрыдалась. Она и не думала сопротивляться, когда Костя увел ее в бытовку, где обычно переодевались рабочие, и стоял старый, доставшийся в наследство от «сельхозников», диван. На нем все и произошло. Костя сам не знал, зачем это сделал – скорее всего, из какого-то глупого азарта. Вытерев слезы, Юля пьяно улыбалась и потом заснула, а он, укрыв ее чьим-то халатом, вернулся к коллективу.
Об этом случае давно забыли даже те, кто смог тогда обратить внимание на их долгое отсутствие – помнила лишь сама Юля. С тех пор на Костю она смотрела испуганно, словно боясь, что при любом неверном слове или поступке он обязательно сообщит мужу о ее «развратной сущности». Костю раздражал этот затравленный, убитый взгляд, но ничего изменить он уже не мог – уволить ее, значило полностью развалить сбыт, потому что работа держалась исключительно на ней, а в Ленины функции, в основном, входили «отчеты» на диване. Пытаться поговорить по душам, Костя не решался – зная Юлин характер, он вполне обоснованно полагал, что, приняв разговор за намек, она могла просто написать заявление по собственному желанию.
В отдельной комнате, связанной с остальными общим тамбуром, обитала «бабуля». По крайней мере, так называли ее все, хотя в действительности она являлась бухгалтером фирмы. Причем, очень хорошим бухгалтером, еще советской закваски, у которой в проводках не потеряется ни одна копейка, а каждый новый налоговый документ будет тщательно изучен, и его возможные последствия незамедлительно доложены руководству. Костя очень ценил ее, но общаться старался только по мере необходимости. При своих сорока семи годах выглядела она далеко за полтинник, и ему не доставляло эстетического удовольствия созерцать дряблую кожу и потухшие глаза за толстыми линзами очков.
Костя посмотрел на часы. …И что?.. Начальство не опаздывает – начальство задерживается…
– Привет, – распахнув дверь, он махнул Юле, как всегда уткнувшейся в монитор, – все у нас в порядке?
– Да, – она вскинула голову и замерла. Это выглядело настолько претенциозно, что Костя решил – …больше, чем «да», ей пошло бы «так точно, сэр!»…
– И чего ты перепугалась? – Костя улыбнулся, – я разве сказал
– Нет, – ни один мускул не дрогнул на ее настороженном лице, – вот, если хотите, справка за вчерашний день…
– Не хочу. А где эта «стрекоза»? – Костя указал на пустующий Ленин стул.
– Звонила, что задержится. У нее ребенок приболел.
– Ясно, – Костя прошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Подойдя к столу, мельком взглянул на письмо, которое вчера начал писать одному из заказчиков – им, видите ли, не понравилось качество печати!.. …А что они хотят, если прислали свое дерьмовое клише, и краску заказали самую дешевую?.. Таких надо раз и навсегда ставить на место!.. – правда, текст письма еще не сложился в голове, поэтому Костя отошел к окну и задумчиво уставился на блестевшие в солнечных лучах разноцветные крыши машин; на людей, тесной стайкой переходящих улицу. С высоты все они казались игрушечными, и Косте нравился этот ракурс – …можно взять любого, посадить себе на ладонь и… а лучше катнуть одним пальцем какой-нибудь крутой джип, и пусть эти лилипуты догоняют его… Взгляд сместился дальше, к зданию больницы, проглядывавшему бурой крышей среди золота листвы. Дворник в оранжевом жилете мел дорожку, нарушая лирический настрой. …А в лесу сейчас здорово, небось!.. Костя попытался представить картинку, но перед мысленным взором почему-то возник телевизионный экран, на котором львица гналась по саванне за стадом антилоп. Стало грустно, оттого, что он забыл, как выглядит настоящий лес, и вся жизнь заключена в «ящике».
Вернувшись к столу, Костя уселся в кресло. …Так… Уважаемый Петр Борисович… Какой, на хрен, «уважаемый»? Козел он… Отложил ручку и вновь уставился в окно.
– Можно? – в дверь просунулась голова Лены.
– Заходи-заходи; сейчас мы дадим тебе тумаков… – Костя неизвестно к чему вспомнил Киплинга и подумал, насколько это интереснее, чем письмо какому-то придурку, владевшему пельменным цехом.
– За что? – Лена остановилась, обиженно надув губки. При этом было заметно, с каким трудом она сдерживает улыбку.
– Ты почему приходишь позже шефа?
– Константин Андреевич, я ж предупредила. Мне Ксюшку надо было врачу показать. Горло у нее все красное.
– Значит, вечером задержишься, – Костя хитро прищурился.
– Ага, – девушка кивнула, отчего волосы упали на лицо, сразу сделав ее облик неофициальным.
– А теперь иди и трудись на благо родины, – Костя развернул менеджера по продажам к двери и звонко шлепнул по обтянутому мини-юбкой заду.
– Константин Андреевич!.. Больно ведь…
– А кто еще тебя воспитывать будет? – Костя засмеялся, а Лена, нарушая все правила корпоративной этики, показала шефу язычок и вышла, демонстративно играя бедрами.
…Вот, вертихвостка, – Костя в ответ покачал головой, – немудрено, что от нее муж сбежал… Нет! Жена должна быть, как Машка, а таких девочек надо иметь на стороне… – он снова опустил взгляд к столу, – так, блин, уважаемый Александр Борисович… пропади ты пропадом со своими пельменями…
За десять минут до начала рабочего дня Маша вошла в торговый зал. Своими размерами он явно не соответствовал громкому названию «Супермаркет», которое значилось на вывеске. В сорокаметровой комнате вдоль стены стояли стеклянные витрины с банками краски, похожими на ведра, и пакетами, пестрящими иностранными буквами (Маша долго учила, в каких из них находятся шпатлевки, в каких клеи, а в каких сухие смеси); с отдельной стены свешивались разноцветные языки обоев; рядом пестрели квадратики плитки и еще много всяких красивых импортных штучек, а в дальнем углу, над блестящей коричневой стойкой, к которой совершенно не подходило слово «прилавок», возвышались Машин компьютер и кассовый аппарат, за которым уже сидела Таня и так старательно выводила контур губ, будто это произведение живописи претендовало на место в Лувре.