Живые зомби

Браун С. Дж.

Джерри везет нас прочь из Монтерея, и меня вдруг осеняет, что до Энни всего лишь пять минут езды. Нет ничего проще, чем заехать к ней и сказать, что я все еще здесь и все еще люблю ее. Я почти представляю, как подхожу к парадной двери, и вижу выражение ее лица, когда она откроет мне. Однако это создаст кучу всевозможных проблем, не только для Энни, но и для меня, и осложнит нынешнюю ситуацию. Лучше бы моя бывшая свояченица с мужем не узнали, что я ошивался в их околотке, а то пропадут мои усилия замести следы.

Впрочем, даже если не брать в расчет осмотрительность, встреча с Энни не кажется хорошей идеей.

Во-первых, фактически я больше ей не отец. Теперь я это

понимаю. Убийство и пожирание собственных родителей в каком-то роде проливает свет на твою подлинную сущность. Пусть в памяти Энни я останусь таким, каким был раньше. Человеком. Любящим отцом и примерным сыном. Во-вторых, я думаю, ни ей, ни мне не станет лучше, если она поймет, до чего я дошел. Не знаю, что бы я сказал или сделал и какую роль играл бы в ее жизни.

К тому же мне отвратительна сама мысль, что при виде дочери я буду думать о том, как бы запечь ее со спаржей и сыром.

Глава 41

Если у вас осталась недоеденная человечина, можно воспользоваться следующим прекрасным рецептом: смешайте ¹/ ₂фунта отварных макарон, 1 ¹/ ₂пинты томатного соуса, 2–3 чашки нарезанной кубиками вареной человечины, ¹/ ₄фунта спассерованных грибов, немного измельченного чеснока, соли и перца. Выложите в смазанную маслом форму, посыпьте тертым сыром и запекайте без крышки в течение 30 минут при температуре 375 градусов. Этого количества достаточно на шесть порций.

После того ночного перекуса с Ритой в прошлую субботу я уже три дня ем свежую человечину на завтрак, обед и ужин. Копченая человечья грудинка, буррито с человечиной, сандвичи с человечиной и сыром, жареная человечина, бургеры с человечиной, жаркое из человечины, чел-строганоф, человечина под соусом терияки, спагетти с фрикадельками из человечины и старая добрая тушеная человечина.

И результат налицо!

Левая нога еще не до конца устойчива, и хожу я пока не совсем ровно, но уже не заметно разницы в строении левой и правой лодыжек. Большая и малая берцовые и таранная кости, похоже, полностью срослись, и все связки восстановились.

Помимо лодыжки, у меня теперь работает левая рука, мускулы и кости которой выправляются с каждым днем. Швы полностью зажили. Купленная мамой косметика за ненужностью валяется на дне мусорного ведра.

Хотя цвет лица у меня пока бледный, все оттенки серого полностью исчезли. Частота биения сердца теперь двенадцать ударов в минуту, что на 100 процентов больше, чем когда оно забилось впервые. Если так пойдет, к Рождеству оно будет биться быстрее шестидесяти ударов.

Я потею. Я разговариваю. Я дышу, по моим венам перекачивается жидкость, во мне действуют с полдюжины других физиологических функций, восстановить которые я и не мечтал. Впрочем, я уже и не удивляюсь всем этим переменам. Теперь настал черед понять и принять то, чем я становлюсь. Чем мы все становимся.

Мы выздоравливаем. Превращаемся в подвид человеческих существ. Неоживые. Самовосстанавливающиеся, ходячие мертвецы. И если мы с Ритой представляем собой подтверждение тому, что может случиться, когда регулярно питаешься свежей человечиной, то мне не терпится поделиться мамой и папой с остальными членами нашей компании.

Интересно, получится ли у нас воскреснуть после смертельной травмы? Сможет ли генетическое расстройство, за счет которого мы превратились в зомби, противодействовать смерти? Оградит ли заживляющее действие человечины от забот, связанных с перевязочными материалами, антибиотиками и медицинскими страховками?

Вчера вечером, готовя из мамы мясной хлеб с картофельным пюре и свежим шпинатом, я порезал указательный палец на левой руке. Был бы я живым, пришлось бы останавливать кровь, перебинтовывать, а возможно, и ехать в травмпункт, чтобы наложить швы. Но поскольку мой организм восстановил не все десять пинт красных и белых телец, тромбоцитов и плазмы, то кровь едва просочилась. А к утру рана почти зажила.

Доев остатки мясного хлеба, я отправляюсь гулять, чтобы немного проветриться и заодно покончить с одним делом. Дождь, ливмя ливший все выходные, прошел, однако густые облака все еще закрывают луну. Нет и шести, а на дороге темень тьмущая, только кое-где светят редкие фонари. Хотя маскировка мне не требуется. Никто бы не догадался, кто я есть на самом деле. Ни с первого взгляда. Ни даже со второго. Если вы не станете пристально разглядывать мое лицо, то ни в жизнь не заметите в нем что-то не совсем человеческое.

Родителей нет, мне не нужно ежедневно притворяться благонравным зомби, и выйти на прогулку теперь гораздо легче. А поскольку мой внешний вид улучшился, из проезжающих мимо машин в меня больше не летят помидоры и мороженое.

Такие мелочи делают существование зомби приятным.

По мнению Риты, слишком часто показываться на людях опасно. Если во мне заподозрят зомби и вызовут службу отлова животных, за меня больше некому будет внести залог. Тут она права. Но, не считая нескольких вылазок в город и походов на еженедельные собрания «Анонимной нежити», я почти пять месяцев отбывал заключение в винном погребе. Теперь, когда мамы с отцом нет — во всех смыслах, — я будто вышел из тюрьмы. По правде говоря, когда раны заживают за одну ночь, и ты чувствуешь себя чуточку бессмертным, перестраховываться станет только Кларк Кент [16] .

16

Кларк Кент — персонаж сериала «Тайны Смолвилля», молодой человек, обнаруживший в себе способности Супермена.

Около зернохранилища я задумываюсь, не заскочить ли к Рею с близнецами. Вдруг сегодня у них на обед еще один бездомный? Но, видимо, светский визит придется отложить — некрасиво вваливаться незваным гостем. К тому же мне надо кое о чем позаботиться. Да и не голоден я.

После захода солнца на кладбище Соквел всегда безлюдно. Если не считать подростков, пришедших сюда на спор или пощекотать себе нервы, ночью живые стараются держаться от погостов подальше. И немудрено. Мне, например, вовсе не светит, чтобы из-за надгробия жены высунулся зомби даже и в таком облагороженном состоянии, как я.

Цветов я сегодня не принес: я здесь не для того, чтобы отдавать почести или искать утешения. Я пришел попрощаться.

Я все еще тоскую по жене. По нашей совместной жизни. Но она мертва, а мне нужно освободиться. И идти дальше.

— Привет, Рейчел! — говорю я вслух. Впервые я произношу ее имя с того жаркого дня в конце июля. В студеном декабре ее имя вырывается изо рта облаком пара, которое тает, так и не долетев до надгробия.

Я рассказываю Рейчел о том, как сильно люблю ее. О том, как мне жаль, что она умерла. О том, как бы мне хотелось, чтобы все сложилось иначе. Я рассказываю ей о Рите и Рее, и об оленине, которая на деле оказалась вовсе не олениной. Потом рассказываю о родителях. Впрочем, не все. Такую деталь, как шоколадное фондю, я опускаю.