Жизель (сборник)
Шрифт:
И все же она что-то заметила.
— О чем ты сегодня думаешь, Джо? — спросила она, когда мы вошли в рощу за цирком.
— Да ни о чем, — ответил я. — Ни о чем, кроме того, что я, может быть, влюблен.
— Может быть? — переспросила Хельга, глядя мимо меня.
Я остановился и взял ее за руки выше локтей.
— Нет. Не «может быть». Я с ума по тебе схожу. И ты это знаешь. Я люблю тебя так, как никогда никого не любил. Понимаешь, я… Ты меня хоть немножко любишь? Не мучь меня. скажи, милая, у тебя хоть немножко сердца
Хельга тихо стояла, глядя своими синими глазами прямо в мои. и они были ласковей, чем я в своей жизни видел.
— Сердце у меня есть, Джо — может быть, даже слишком много… Но тебе, я вижу, нужно такое сердце, которое занято только тем же, что и ты, — а такого сердца у меня нет…
Я не очень слушал, что она говорит, а только наслаждался тем, как она смотрит.
— Милая, дай мне шанс. Может быть, мы найдем выход — я ведь так тебя люблю…
Она кинула на меня удивленный взгляд, потом взяла меня под руку, и мы пошли молча.
Уже возле ее фургона я обнял ее за плечи и поцеловал.
— Милая, — прошептал я. — Милая, можно к тебе зайти — просто на минутку?
Она мгновение помолчала, не двигаясь. Потом сказала:
— Да, Джо. Тебе можно зайти…
Поговорка есть о ярости женщины отвергнутой — но что сказать о женщине укушенной?
Хельга так резко сдернула с нас простыню, что я вскочил. Она всмотрелась и пронзительно взвизгнула:
— Смотри!
Я посмотрел.
Их там было полдюжины. И все мои, точно — у них вокруг шеи были красные шелковые ленточки.
— Так это ты их взяла! — воскликнул я. — Да зачем же они тебе сдались?
Раздался звук, будто она поперхнулась.
— Я? — заорала Хельга. — Я? — Она перевела дыхание. — Вон отсюда! Пошел вон! И этих забери с собой!
Я смотрел на артистов. Зная, как она к ним относилась, я понять не мог, зачем бы ей было их красть. Совсем сбитый с толку, я уставился на нее.
Лицо Хельги перекосилось — и я увидел, какая она бывает, когда забывает быть красивой. С полного разворота руки она открытой ладонью влепила мне пощечину — со всей мощью тренированных на трапеции мускулов.
Когда искры перед глазами погасли настолько, что я смог разглядеть дорогу наружу, я понял — черт с ними, с артистами.
На следующее утро меня разбудил стук в дверь — часом позже, чем я встаю обычно.
— Порядок! — крикнул я. — Войдите!
Это был старый Догерти. Он напустил на себя важный вид человека с ответственным поручением, и этот вид ему не шел. Старик закрыл дверь, выполнив эту работу с должной аккуратностью, а потом занял место на одном из табуретов, оглядывая меня оценивающим взглядом.
— Так-так, — сказал он, — полеживаем? Вчера, небось, поздно воротился?
Что— то было несвойственное ему в этих словах -это кроме того, что такие вступления были не в его стиле.
— Ара, — сказал я, не расположенный распространяться.
— А я и так знаю, что ты поздно пришел. Я тут к тебе приходил в полвторого. Хотел узнать, что это за разговоры о повышении арендной ставки — а тебя не было. — Он помолчал, все так же оглядывая меня. — Так где же это ты был так поздно?
Тут и я на него уставился. Уж во всяком случае не в моем обычае отвечать на такие вопросы кому бы то ни было. Но он был отец Молли, и это несколько затрудняло ответ.
— Я так думаю, что это мое дело, — ответил я ему.
— А может, и мое тоже, — возразил он.
Я по его взгляду видел, что он что-то знает. Ну ладно, так что? Тут полгорода знало, что я неравнодушен к Хельге. Это было неприятно Молли, но иногда жизнь поворачивается так, что…
— Ваше дело? — спросил я, всерьез недоумевая.
— Ага!
Тут он вытащил из кармана руку таким образом, что мне показалось, будто там револьвер. Но там его не было. А была маленькая стеклянная бутылочка, а в ней — Эсмеральда, яркая и блестящая. Я взял у него из рук бутылку.
— Боже мой! Классно, Дэн. Где вы ее нашли?
— А я ее не находил, — ответил он не спеша. — Это моя старуха ее нашла. Сегодня утром наткнулась, когда убирала постель у Молли в комнате.
Я уставился на него и надеюсь, что вид у меня был не более дурацкий, чем самочувствие.
А он продолжал, еще тише, как будто устал:
— Так вот я интересуюсь, сынок, что ты собираешься по этому поводу делать?
Ну, есть такие вещи, которых лучше не касаться. Так или иначе, но ни Молли, ни я много не говорили о том, что случилось в ночь, когда пропала Эсмеральда.
А Эсмеральду я снова поставил на работу, и она срывала бешеные аплодисменты. В течение десяти месяцев она была лучшей актрисой, которую я в своей жизни видел. А однажды умерла. Умерла прямо в седле своего трехколесного велосипеда, как настоящий артист. Это была большая потеря для представления. Таких я с тех пор больше не встречал, и думаю, что Молли горевала не меньше меня.
Но когда Молли сделала мне подарок на нашу первую годовщину, что-то такое у нее в глазах промелькнуло. Мне на секунду показалось, что она смеется, хотя ничего смешного не было.
А подарок был красивый. Булавка, какие тогда носили, из чистого, настоящего золота. Головка из овального куска стекла, а внутри стекла — Эсмеральда…
Рада с собой познакомиться
Перед витриной, зажатой в простенке между кондитерской и парикмахерской, Фрэнсис остановилась. Ничего нового в витрине не было. Фрэнсис сотни раз проходила мимо, сама того не замечая, но до сегодняшнего дня ничто не привлекало ее взгляда, может быть, потому, что раньше рядом с витриной не было открытой двери. А вообще у Фрэнсис не было резона останавливаться. Ее будущее, по крайней мере в основном, было, как и у всякой женщины, очень точно расписано.