Жизнь чудовищ (сборник)

Зимняя темнота не действовала на папоротник: он снова выпустил несколько

свежих завитков, покрытых серебристым пухом. Оливия запустила руку в сплетение ветвей, потрогала землю – суховата; потянулась за кувшином. Его стеклянные стенки покрылись зеленым налетом, и за ним колыхались пушистые нити. Муть раздражала, но в глубине души Оливии нравилось, что даже в воде, отстаивающейся для поливки, что-то растет. Каждый раз, наполняя кувшины, она опасалась, что хлорка из-под крана убьет водоросли, но они только разрастались.

Что-то мешало воде литься. Оливия наклонила кувшин сильнее, и в горшок обрушился маленький водопадик. Она опасливо склонилась над цветком. В сухих листьях билась, быстро покрываясь землей, крошечная рыбка. Набравшись храбрости, Оливия двумя пальцами схватила трепыхающееся тельце. Рыбка извивалась, пытаясь вырваться, и едва не выскользнула, когда Оливия, не разжимая руки, опустила ее в воду. Грязь смылась, открыв радужную полоску на боку, круглый желтый глаз, прозрачные плавнички – присмотревшись, Оливия узнала аквариумную тетру.

С растерянной улыбкой она запустила рыбку обратно в кувшин. Тетра вильнула хвостом и скрылась в мутной воде.

Оливия даже не помнила, с чего все началось. С отростка хлорофитума, принесенного подругой. С косточки авокадо, зарытой в землю и проклюнувшейся жирным гладким ростком, который очень быстро превратился в деревце с крупными, голубоватыми с изнанки листьями. С кактуса-подкидыша, подобранного в подъезде… Под руками Оливии все росло и расцветало, бурно и необъяснимо. Вскоре ее знали все садоводы города. Как только таял снег, телефон начинал разрываться от звонков. Стоило ей дотронуться здесь, поправить там, посадить пару кустов – дальше шло само. Поначалу Оливия смущалась, говоря, что у нее нет никаких особых знаний и умений, но в конце концов покорилась и прикрыла свой странный дар скромным словечком «озеленитель», аккуратно напечатанным на визитке.

Ко всем этим будничным клумбам, живым изгородям и альпийским горкам она относилась с ласковой насмешкой, и радовалась, когда наступала зима и поток работы в чужих садах иссякал. Каждое утро Оливия просыпалась все позже, наслаждаясь тем, что никуда не надо идти и почти никто не тревожит ее. Друзья уезжали из города на рождественские каникулы. Звали Оливию, но она не соглашалась. «Мне не на кого оставить цветы», – объясняла она. Друзья возражали – мол, можно что-нибудь придумать, договориться… «Да, но…» – отвечала Оливия, придумывая причины все изощреннее. «Это превращается в манию», – говорили ей, но Оливия только тихо улыбалась в ответ. Ехать никуда не хотелось. Ей холодно было выходить на улицу. Оливии хотелось в джунгли, а джунгли были дома.

Темноватая квартира заполнялась все новыми и новыми горшками, и Оливия целыми днями бродила среди зарослей с кувшинами и лейками, подрезала, подвязывала, подливала подкормку, а чаще – просто любовалась, предвкушая мелкие чудеса: свежий росток, невесть как забредшего в куст паучка, новый бутон, пушистую кисть орхидеи, источающую запах карамели.

«Мои джунгли», – говорила Оливия редким гостям. «Зимы не будет», – говорила она, блуждая в зарослях. Иногда она запускала в сухую листву, прикрывавшую землю, резиновую, но очень похожую на настоящую, змейку. Иногда, не удержавшись и не замечая настороженных взглядов, врала знакомым про попугая, поселившегося в безымянной лиане, про мелькнувшего ночью мотылька, про услышанное однажды мяуканье, – веселая чепуха, невинное развлечение.

И вот – аквариумная тетра. Амазонская тетра… Оливия всмотрелась в мутноватую воду и нервно рассмеялась. Забарабанило по окну – на улице мело, и злой ветер швырял в стекло горсти снега. Но здесь, внутри, стояла влажная жара, по окну стекали крупные капли, и в них отражалась зелень листвы. Оливия провела пальцем по стеклу, и капли соединились в ручеек. «Зимы не будет», – прошептала Оливия. Из комнаты послышалось хлопанье птичьих крыльев. «Голубь возится снаружи на подоконнике, – объяснила себе Оливия. – Просто замерзший голубь».

Вечерами она выключала верхний свет и с ногами забиралась в кресло. Третий год шел дождь над Макондо, книжка выскальзывала из вялых рук, и торшер отбрасывал на потолок резные лиственные тени. Оливия вспоминала котенка, который был у нее в детстве. Настоящего котенка, однажды оказавшегося вдруг на месте любимого плюшевого, – маленькое непрошеное чудовище, наверняка подсунутое родителями, хотя – кто знает? Они ведь так и не признались. Вновь подступал радостный ужас, и Оливия, спасаясь от страха и разочарования, снова и снова говорила себе: ничего необычного. Школьникам дарят рыбок, школьники ленятся за ними ухаживать – помнишь, как ты не хотела возиться с котенком? Рыбки надоедают, и дети спускают их в канализацию. (И перепуганные взрослые тоже, добавлял ехидный голосок.) А оттуда они запросто могли попасть в водопровод. Как? Не знаю, пожимала плечами Оливия; наверняка – очень просто: вспомни, какая гадость льется иногда из-под крана. Или розыгрыш. Розыгрыш! Сестра вечно посмеивалась над ее выдумками. Теперь Оливия припоминала, что Алекс как-то особенно хитро улыбалась перед уходом; а ведь была в гостях совсем недавно. Оливия сердито хмурилась. Нет уж, она не станет звонить: пусть сестрица думает, что шутка не удалась.

В окно барабанил тропический дождь, и в мгновения тишины между ударами капель был слышен тихий шорох. Оливия знала, что это растут цветы. В последнее время они множились особенно бурно, и стоило прикоснуться к любому побегу, как он начинал тянуться и ветвиться, набухая липкими почками. «Амазонская тетра, надо же, – думала Оливия, – славная шутка». Плюшевый котенок вдруг становился теплым и гибким, беззвучно разевал розовую пасть, полную зубов-иголочек, и выворачивался из рук. «Я же играла, – говорила Оливия, – я просто играла», – но не знала, верит ли себе. Она задремывала, и через опущенные ресницы видела тучи желтых бабочек, кружившихся над влажными листьями бегоний.

Несколько дней спустя, ясным утром, полным ледяного золотистого света, Оливия увидела, что стена на кухне покрылась паутиной трещинок. Штукатурка осыпалась, обнажив рыжий кирпич. Сквозь проплешины пробивались толстые белесые нити. Они тошнотворно колыхались на сквозняке и на первый взгляд казались червями – живыми и извивающимися. Оливия долго смотрела на них, будто загипнотизированная, а потом в ужасе бросилась в комнату.

В углу у окна, вплотную придвинутый к стене, стоял гигантский прямоугольный горшок с бугенвиллеей – багровое облако цветов на мощных узловатых побегах. Оливия раздвинула стебли и всмотрелась в заросли. Земли почти не осталось – все пространство занимали плотно переплетенные корни. Обоженная глина горшка давно раскрошилась под их напором, и корни впились в стены, взламывая кирпич.