Жизнь и смерть сержанта Шеломова
Шрифт:
Пришел Коля, побарабанил пальцами: «Эй, не спишь? Налей во флягу граммов двести». Он просунул в щель под дверью плоскую самодельную фляжку. «Не могу, сам слышал, что капитан сказал», — Митя вытолкнул флягу назад. Коля пнул ногой в дверь: «Ты у меня выйдешь отсюда утром и умрешь, — он снова запихнул флягу в каптерку. — Налей, я сказал!» Митя вытолкнуть флягу во второй раз не решился и только пробормотал: «Тут еще не накапало». — «Накапает. Ночь длинная. Отливай скорей». Митя вздохнул и повиновался.
Капитан сдержал
Митя хотел продолжить свой заслуженный отдых и после обеда, но не тут-то было: офицеры ушли праздновать, и Коля тут же принялся «наводить порядок». Молодые засуетились, подгоняемые окриками и подзатыльниками.
Видя, что посачковать больше не удастся, Митя отпросился якобы в туалет, а сам уселся за баней и спокойно, никуда не торопясь, покурил.
На обратном пути он встретил Генку, который испуганным шепотом сообщил, что приперлись старики из взвода «пээмпэ» и устроили молодым «тихий час», они и раньше такое вытворяли. Митя приуныл. Он мог себе представить, что там сейчас творится, но задерживаться дольше было нельзя — отпущенное ему время давно истекло.
Старики, как назло, сидели именно в его палате.
— О-о-о, иди сюда — большой бакшиш получишь, — Коля поманил его пальцем.
Кровати были сдвинуты так, что образовалось довольно большое пространство посреди палаты. Вокруг расселись старики. Они хохотали над Колиными шуточками.
На полу, обливаясь потом и тяжело дыша, лежал парнишка в порванной пижаме. Митя знал только, что он его призыва и зовут Володей.
«Боксом занимался?» — спросил Коля, подходя к Мите. Митя отрицательно мотнул головой. «А твой противник занимался борьбой и боксом. Он мне по секрету сказал, предупредить хотел, чтобы я на него не прыгал».
«Вставай! — Коля пнул Володю в бок. — Будешь драться с сержантом».
Володя тяжело поднялся с пола и сжал кулаки. Бровь над левым глазом у него вспухла в огромную шишку. Митя драться не хотел. Он боялся за губу, которая только что начала подживать, но когда получил два сильных удара в грудь, тоже сжал кулаки и стал подпрыгивать на месте.
Володя смотрел на него с ненавистью, облизывая окровавленные губы, и Митя понял, что это серьезно. Следующий удар пришелся ему в ухо, и в голове зазвенело. Он попытался ударить, но не смог, наткнулся на локти и тут же дернул головой от удара в подбородок.
Он очнулся от холодной воды. Коля стоял над ним, держась руками за ремень, и смеялся: «Здорово ты его! Профессионал! Будешь теперь против двоих драться, — Коля вышагнул в коридор. — Эй, кто еще не боксировался, подходи!»
Митя с трудом поднялся и, пошатываясь, пошел в умывальник. В голове теперь звенел огромный колокол. Он раскачивал его из стороны в сторону. «Действительно, профессионал, за минуту так уделал!» Под холодной струей стало легче.
В беседке около санчасти сидело человек пять чижиков. По их потрепанному виду было понятно, что они уже побывали в третьей палате. Среди них был и Генка. Он говорил горячо, часто сплевывая в песок: «…собраться и так вломить этому Коле, чтобы сдох!
Митя хотел отсидеться у Вовки до отбоя, но в укреплении вместо бронетранспортера стоял танк, а метрах в десяти от него трещал разгорающийся костер, над которым трудились чижики-танкисты.
На вопрос Мити, куда делся бронетранспортер, танкисты ответили, что «бэтээры» сняли с охраны на сопровождение какого-то генерала.
«Везет же Вовке! Ездит себе, генеральский паек жрет! Никто его не трогает».
До отбоя он просидел за баней, глядя на разгорающийся тысячами огней город. Далекие звуки напоминали летний вечер дома, когда открыта балконная дверь, штора ерзает по полу от сквозняка, а с улицы вплывают обрывки музыки, лай собак, возбужденные человеческие голоса. «До приказа осталось три дня. Он станет черпаком, служба пойдет на убыль, и жизнь изменится к лучшему».
На следующий день Генку выписали. Кардиограмма показала, что он здоров как бык, и лейтенант, возивший его в дивизию, приказал ему вытряхиваться из санчасти за сорок пять секунд.
Митя, весь день махавший на канаве ломом, узнал от дневального о Генке только вечером. Услышал он и о том, что Генка в роту идти не собирается, а болтается где-то около офицерского городка голодный и ждет, когда ему вынесут кусок хлеба и банку рыбных консервов.
А ночью поднялась температура. Он проснулся от озноба, колотящего тело, и залез с головой под одеяло, но так и не смог согреться и был вынужден попросить ребят позвать фельдшера. Ему всадили сразу два укола, и через полчаса он почувствовал себя как в луже, а перед глазами плавали липкие пятна сна. Если бы не мочевой пузырь, он мог бы проспать сутки.
Первое, что услышал Митя, когда проснулся, Колин голос: «Раз-два! Раз-два!» В коридоре чижики водили швабрами по полу под счет.
Коля презрительно глянул на Митю: «Шлангуешь, Шлем. Дошлангуешься! Иди по краю, не дай бог, наследишь — всю санчасть мыть заставлю». Ненависть вскипела мгновенно и захлестнула горло, не давая дышать. Митя повернулся и пошел на Колю. «Над больными издеваешься, сволочь!» Коля оторопел и, когда Митя стал его душить, сначала даже не сопротивлялся.
Его схватили за руки, стали оттаскивать, но он вывернулся и дважды пнул Колю в живот. Коля согнулся и рухнул на пол. Он пришел в себя, когда под нос ему сунули ватку с нашатырем. Мите тоже подносили резко пахнущую вату, но он так сильно закричал: «Не надо!», что от него отступились.
Кто-то сбегал за начальником. Капитан первым завел в свой кабинет Митю.
— Что произошло?
— Не будет издеваться, — ярость прошла, Митя раскис и испугался.
— Исхаков! — позвал капитан Колю. — Ты почему над молодыми издеваешься?