Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
Раньше на отдыхе тоже возникла подобная проблема, но там Тамара целый день отдыхала, а вечером выпивала со мной, и была, в общем, на взводе. А тут
— работа, да и выпивать каждый день она отказалась. У меня, конечно, был маленький резиновый баллончик, вместо кружки Эсмарха, на всякий «пожарный» случай. Но Тамара стала буквально спаивать меня, чтобы я заснул и не требовал отдачи супружеского долга. Она плохо представляла себе режим жизни закаленного в питье и сексе хлыща, и чахла с каждым днем. Я оказался для нее, действительно, вроде Пол Пота для Кампучии.
— Послушай, мисс, может, пойдешь еще раз на компромисс? — шутливо уговаривал я мою «сожительницу» на очередное грехопадение.
— Знаешь, если мисс часто идет на компромисс, то он превращается у нее в компромиссис! — съязвила мне она моей же любимой присказкой.
— Думаю, что это тебе не угрожает! — философски заметил я ей на это.
— Что ты имеешь в виду? — взвинтилась Витольдовна.
— Успокойся, совсем не то, о чем ты подумала! — парировал я, — ты же не идешь на компромисс, вот тебе ничего и не угрожает! — лицемерно успокоил я разволновавшуюся мисс.
Когда я решил брать билеты для поездки на отдых в Сухуми, которые заказал заранее на начало июля, она мне позвонила на работу и сказала, неестественно скрипучим голосом:
— Дождь идет, плохое настроение, ты знаешь, я тут подумала, и решила (это было ее любимым выражением), не поеду я с тобой в Сухуми. Приходи вечером, забери свои вещи!
Я, конечно же, ожидал эти слова расставания, но только после отдыха в Сухуми. Однако лучше разобраться сейчас, чтобы не портить лета на ругань и упреки. Тем более — в Сухуми, при всех. Что ж, пришел вечером, и сложил вещички.
— Может, ляжем на прощание? — предложил я.
Тамара возмущенно указала мне на дверь. Пожав плечами, я вышел.
Дело в том, что, уезжая в Ивановское, Тамара-маленькая пригласила меня приехать к ней, уверяла, что там можно хорошо отдохнуть, и квартира на съем есть. Оставила «маршрутку» — как доехать и дала телефон директора пионерлагеря, по которому можно до нее дозвониться. Вечером же, придя домой я дозвонился до Тамары-маленькой и сообщил, что хочу приехать. Она искренне обрадовалась и сказала, что завтра же «забронирует» квартиру, вернее маленький частный домик.
А утром, часов в восемь, раздался телефонный звонок. Звонила Витольдовна, просила срочно встретиться у метро «Кунцевская»! Я был свободен, и через полтора часа уже стоял в назначенном месте. Тамара пришла нарядно одетая, хорошо причесанная, «причепуренная» и надушенная моей любимой «Красной Москвой», где, как говорят, содержится мускус.
Увидев ее, почувствовав этот знакомый запах, я так непреодолимо захотел с ней «у койку», что все сжалось внутри, аж дыханье сперло. «Спокойно, спокойно, джигит, — сказал я себе, — не давай себя оседлать! Ты сделал выбор, и не мельтеши теперь, как цанцар!» (цанцар или цанцари — грузинское слово, означающее человека малодушного, слабовольного, необязательного, у которого «семь пятниц на неделе», «перекати поле» и тому подобное. Не могу даже подобрать точного русского синонима!).
— Нур, сердце разорвалось на десять частей! — целуя меня, сладким, манящим голосом заговорила соблазнительница-Витольдовна. — Зря я тебя обидела, каюсь и беру свои слова назад! Давай сейчас пойдем домой, а потом поедем вместе в Сухуми!
У меня так засосало внутри, что в глазах потемнело от желанья. «Вот она, сирена Одиссева, губительница мужиков!» — Твердил я самому себе. «Улисс выдержал, а ты, мастер спорта, силовик, и подашься! А Тамара-маленькая, бесхитростная и простодушная, зря будет ждать тебя! Обещал ведь, а еще мнишь себя европейцем!».
— Тамара, у тебя семь пятниц на неделе, а у меня — только одна! Я уже обещал другой женщине провести с ней лето. Конечно, после того, как ты мне указала на дверь. Не я нарушил слово, а ты. И тебя я не подвел, не подведу и другую женщину, которой обещал!
— Ах, ах, у тебя есть и другая женщина! — запричитала Тамара, — а я-то тебе верила!
— Ни ты мне девственницей не досталась, ни я тебе нецелованным! — жестко сказал я Тамаре. Будем хоть честны и верны слову. Я обещал поехать с тобой и поехал бы, но ты отказалась. Тогда я дал слово другой и теперь сдержу его, если теперь она сама не пойдет на попятную. Такова уж наша мужицкая доля!
— А как же мое лето, мой отдых? Куда я поеду, ведь я уже вышла в отпуск! — проговорилась Тамара: она облегчила мне расставание.
— Надо было думать, когда указывала мне на дверь! Чао, какао! — я «сделал ручкой» и зашел в метро. — Господи, спасибо тебе, что не дал мне смалодушничать!
Этим же днем я прибыл в Ивановское через Черноголовку. Это сейчас мы знаем Черноголовку, как мощного производителя водки и газводы; а тогда тоже знали, но как поселок весьма серьезных физиков. Что-то они опасное для человечества производили, а что — не было дано знать простому народу.
Мы встретились в детском саду, и Тамара пошла показывать мне наш домик. Домик принадлежал местному жителю — Витьке-горбуну, доброму, но сильно пьющему парню. Сдал он этот домик нам дешево, а сам жил у какого-то приятеля. Комната в домике была одна, с койкой у печки, которую не топить было почему-то нельзя. Так что мы ночами просто плавали в поту от жары. Иногда Витька, уже сильно пьяный, приводил в домик своих друзей, и когда они допивались до положения риз, то оставались и на ночь. А нам приходилось перешагивать через валяющиеся на полу тела.
Туалет был во дворе, и туда нужно было проходить мимо собачьей будки, где на цепи сидела большая и свирепая с виду собака. Ее пасть, при натянутой как струна цепи, находилась в миллиметре от тела человека, проходящего в туалет. И именно этого миллиметра не хватало разъяренному чудовищу, чтобы задрать насмерть страждущего. Поэтому иногда человек так до туалета и не доходил — страх делал свое дело раньше.
Но, несмотря на все эти страсти, все было путем и весело. Сексуальный режим Тамару-маленькую в отличие от Тамары-грозной вполне устраивал. Не мешала даже жаркая печь, пьяные тела на полу и свирепая собака. Тамара-маленькая все воспринимала спокойно и как «подарок от Бога» — «Айнэ гутэнэ гебратэнэ ганц ист айнэ гутэнэ габэ фон Готт» — как любят говорить евреи на своем идиш.