Жизнь «Ивана»
Шрифт:
…Зеленые, как изумруд, озими, бурые прозрачные рощи, паутина на овсах и ржище, голубое небо — всё это так тихо, спокойно, и грустно, и бледно, что глаз отдыхает.
Так однотонно все — начиная с неба и кончая травой, сплошь засыпанной бледными одноцветными листьями. Но дышется хорошо: эти скучные, однообразные засыхающие листья так славно пахнут: березовые, осиновые, дубовые… все по-своему…
Опять это неуловимое «нечто», которого нет ни в одной картине (ни в одном «Тумане», «Золотой осени» или «Октябрьском дне») и что так ясно проступает даже в самом ровном побуревшем жнивье, в скучно потемневших, полуоголенных рощах, так неживописно четко рисующихся на светлом небе…
Сегодня почему-то все вертелось в голове про то, как мы в детстве и молодости
Яркое солнце, просвечивая сквозь свежую, густую липовую листву, золотыми пятнами пестрит пол, печку и кровать. Просыпаешься, как от толчка, разбуженная мыслью, что вырвалась из города; полусонными глазами, щурясь от яркого света, выглядываешь в окошко: птицы щебечут — их радостным гамом полон весь свежий, зеленый сад; от теплой, напоенной вчерашней грозой земли так сладко пышет крапивой и кашкой; такое яркое небо переливается над замершими в его горячей синеве макушками лип и берез. В комнатке пахнет сосновым деревом: старый, знакомый запах, с которым связаны самые счастливые летние часы раннего детства, — и ярко ощущаешь все обаяние этого светлого настоящего, сплетенного так тесно с близким, счастливым детством. Неудержимый порыв радости охватывает сердце: все ведь налицо, что только ему нужно: и солнце, и то ласкающее тепло, которое оно узнало из сказок няни, которым полны все уголки старого сада…
...Говорят ведь, покойники всё, всё слышат, пока лежат на лавке — о, о как страшно! До тех пор слышат, покуда не бросит на них поп земли горсточку. Лежат они, сложивши рученьки, ничего не видят и шевельнуться не могут, а всё слышат они.
Только лишь когда бросит на них поп горсточку землицы, — тут уже всё для них скроется: ни ушками не прослышат, ни глазками не взглянут, ни рученьками не всплеснут…
Лежат они тихо-смирно в своих могилках, в дубовых гробах, в белых саванах. Только темной ночью гоняет их пономарь на водопой, как взойдет он на колокольню да ударит в колокол [4] , так все они подымаются из могилок и — прямо к речке. Припадут они к студеной водице и пьют досыта, до тех пор, пока первый кочет зачнет полночь опевать. Тут уж они опять скорехонько в свои могилки убираются…
4
Около полночи пономарь или церковный сторож всегда «ударяет в колокол». — Примечание автора.
Задолго до дня смерти Ольга Петровна жила уже вне рамок и условностей земных, жила духом освобожденным. 12 ноября 1906 года душа порвала последние земные оковы, и она увидела тот свет и ту истину, которую всю жизнь искала.
Часть первая
I. Родители «Ивана»
Имущественное состояние Степана — отца Ивана, когда у него родился третий сын Иван
Степан мужик среднего достатка, родился во времена крепостного права. Третий сын
Три лошади (из них одна — стригун [5] ), пятнадцать овец, одна корова и одна телка, свинья.
Изба деревянная в три окна, сенца, двор, амбарчик, рига.
Две телеги, две сохи, одна борона, две дуги, две сбруи, две косы, два веретья [6] , сани, топор, две лопаты, два цепа, сечка для капусты, четыре чугуна, семь кадушек, два ведра, корец [7] , дойник, шесть глиняных горшков, четыре блюда, корыто, лампа, одна четвертная бутыль, мялка, две самопрялки, два гребня с донцами, два стана [8] , один стол, две лавки, конник, задник (всего четыре лавки), лохань, ухват (рогач), валек [9] , три сковороды, двое граблей, сито, два решета. Было убрано ржи восемнадцать копен с двух с половиной десятин земли, что равняется девяти четвертям, проса две четверти, картошки двенадцать четвертей, овса копен восемь.
5
Стригун — годовалый жеребенок, которому обычно подстригают гриву.
6
Веретье — грубая ткань, употребляемая при сушке хлеба, при перевозке в снопах легко осыпающегося хлеба.
7
Кореи — ковш для воды или кваса.
8
Стан — здесь: ткацкий станок.
9
Валек — массивный, изогнутый кверху деревянный брусок с короткой рукояткой; служил не только для обмолота льна, но и для выколачивания белья во время стирки и полоскания, а также для беления готового холста.
Изба каменная … от 100 р. до 200 р.
Изба деревянная … от 50 р. до 120 р. (Можно и в 40 руб. избу поставить, но будет уж очень плохая)
Изба-мазанка … от 20 р. до 30 р.
Амбарчик («хатка») … от 15 р. до 30 р.
Сенца рубленые … от 10 р. до 20 р.
Двор … от 30 р. до 45 р.
Рига … от 30 р. до 50 р.
Телега … от 12 р. до 16 р. (обыкновенно 15 р.)
Соха … до 5 р.
Сбруя … от 7 р. 50 к. до 10 р.
Борона … до 80 к.
Цеп … до 15 к.
Коса … до 1 р. 50 к.
Топор … от 50 к. до 1 р.
Сани … от 3 р. до 5 р.
Дуга … от 1 р. до 2 р.
Грабли … от 15 к. до 20 к. (пара)
Веретье … до 1 р. 50 к.
Сечка для капусты …до 15 к.
Скребка … до 40 к.
Лопата … от 20 к. до 40 к.
Ведро … до 50 к.
Корец (ковшик) … до 15 к.
Дойник глиняный … до 10 к.
Горшки глиняные … от 10 к. до 20 к.
Чугун … от 60 к. до 1 р.
Блюдо глиняное … до 10 к.
Кадушки … от 80 к. до 3 р.
Корыто … от 50 к. до 90 к.
Лампа … до 50 к.
Четвертная бутыль … до 20 к.
Лохань деревянная … до 70 к.
Мялка … до 1 р.
Самопрялка … до 1 р. 10 к.
Гребень с донцем … до 90 к.
Стан с бердами, челноком и подножками … до 3 р. 55 к.
Стол … до 3 р.
Лавка … до 1 р.
Рогач … до 25 к.
Какое приданое взял Степан (отец Ивана) за Акулиной
Прежде за невестой никогда не брали денег. Брали за нею ее одежду: холсты (от пяти до двадцати холстов по тридцать — тридцать пять аршинов каждый), две — пять понев, четыре — шесть рубах, один или два ситцевых сарафана, постель (подушка из перьев, ватола, то есть одеяло), также разные предметы бабьего обихода — самопрялка, стан и т.д., хотя вообще на приданое смотрели мало, обращая главным образом внимание на физические свойства (здоровье) и способность к работе (уменье) будущей жены.