Жизнь Кольцова
Шрифт:
Он не закончил эти стихи и так несколько дней не брался за них, потому что сначала не получалось, не находил нужных слов, а потом он снова почувствовал себя на гребне волны, и вся жизнь, вся ликующая природа, все мысли заполнились одной Варенькой.
9
Однажды он весь день пробыл с ней на реке. Взяв рыбачью лодку, они далеко заплыли вверх по Воронежу – к песчаным обрывам Лысой горы.
В воде сверкало радостное солнце, кругом по крутым буграм, полный птичьего разноголосого пенья и свиста, зеленел лес. Кольцов подогнал лодку к песчаному обрывистому берегу, и они с Варенькой,
Далеко внизу под ними извивалась узкая полоска реки. Лодка казалась игрушечной. Но за этой узкой рекой, за кустами на том берегу расстилались такие необозримые просторы лугов и полей, что дух захватывало и хотелось кричать, петь и быть такими же, как птицы, травы, деревья или вон то свободное и легкое облачко…
Алексей пришел в то радостное состояние, когда действительно как бы превращался сам и в лес, и в облако, когда весь мир вдруг становился им самим, его тело было неотделимо от песчинки, от неба, от звонкого ветра, от ласковой немудрящей песни лазоревки; кроткое, светлое умиление соединялось тогда в нем с отчаянной удалью, с неудержимой дерзостью. Все было нипочем, все житейские вопросы решались быстро и верно. Это было вдохновение…
– Давай посидим, – сказала Варя.
Они примостились на самом краю обрыва. Она положила голову на плечо Кольцова и закрыла глаза. Ветер вдруг налетел с особенной весенней силой. Он растрепал волосы Алексея, буйно заиграл Варенькиной косынкой и зашумел в верхушках деревьев.
– Варюша, давно я хотел поговорить с тобой, да все робел…
– Что, Алешенька?
– Не раз и не два получал я письма из Питера… да вот и вчерась еще получил…
Он достал из кармана исписанный мелким почерком, сложенный вчетверо лист.
– От кого это? – лениво полюбопытствовала Варенька.
– От Белинского… Что за человек, Варюша! Ведь я ему все про тебя написал, и он уже и знает и любит тебя… Так вот я о чем: они и раньше звали меня к себе, мои питерские друзья, а сейчас даже настаивают. Книжную лавку помогут открыть или журнальную контору – там видно будет… Но что я хотел тебя спросить, Варюша… – Кольцов нежно погладил ее руку. – Поехала бы ты со мной в Питер?
– Милый ты мой! Да не то что в Питер – на край света поехала бы!
Последний день короткого счастья угасал: внизу, где на легкой волне покачивалась крохотная лодочка, уже синели длинные тени вечернего сумрака.
10
Поздно вечером он вернулся домой и, не зажигая свечи, сел у открытого окна.
– Алеша! – позвала снизу мать. – Тут тебе давеча пакет принесли.
Кольцов спустился вниз, взял пакет.
– Кто принес? – спросил, повертев в руках конверт.
– Да уж и не знаю. Посыльный какой-то…
Алексей разорвал конверт. В него был вложен лист плотной бумаги, с двух сторон исписанный стихами. В кудрявых писарских завитках чернел тщательно выведенный заголовок:
«Чиж-подражатель»
Это была та скверная, дрянными стихами написанная басня, которую сочинил Волков. Кольцов прочитал ее и усмехнулся: «Эк, наскакивают!»
Конечно, отцовский хлеб
Этой ночью в «Песне бедняка» он написал такие строки:
Из души ль поройРадость вырвется, —Злой насмешкоюВмиг отравится…И сидишь, глядишь,Улыбаючись,А в душе клянешьДолю горькую…Глава восьмая
И мне ее, погибшую, все жаль…
1
В конце лета в Воронеже появилось новое лицо. Это был богатый помещик со странной фамилией Бойдык. Он приехал из Харькова, чтобы вступить во владение несколькими воронежскими поместьями, перешедшими к нему по наследству. Поместья были велики и находились в двух или трех, далеко расположенных друг от друга уездах.
Формальности ввода во владение требовали частого пребывания Бойдыка в воронежских присутствиях, поэтому он прочно обосновался в гостинице Шванвича, ненадолго уезжая в свои деревни и снова возвращаясь в Воронеж.
Он сразу же, с первых дней появления в городе, привлек всеобщее внимание своей одеждой (широчайшие синие шаровары с красным кучерским кушаком), своими великолепными, серыми в яблоках лошадьми, а главное – своими безобразными, шумными кутежами.
Два цыганских хора, приехавшие в Воронеж к открытию Воздвиженской ярмарки, сопровождали Бойдыка не только в его шумных загулах в городских и загородных трактирах, но и в поездках по тем деревням, которыми, к несчастью крестьян, Бойдык теперь владел.
О его развращенности и жестокости ходили самые невероятные рассказы, и, судя по тому, как он жил в Воронеже, рассказы эти были похожи на правду.
Вскоре после появления в Воронеже он сошелся с Башкирцевым, хотя знакомство их началось с дикой драки бойдыковских цыган и башкирцевских песельников. Драка эта произошла на реке возле старого петровского цейхгауза и, начавшись с пустяков, окончилась настоящим морским боем, в котором были раненые и даже один потонувший цыган-гитарист.
Несмотря на это, после окончания баталии, когда побитые и растерзанные цыгане и песельники выбрались на берег и были выловлены плавающие в реке гитары, бубны, шапки и балалайки, оба «адмирала», командовавшие «сражением», встретились, расцеловались и, объединив свои силы, поскакали на дачу к Башкирцеву.
2
Кольцов вторую неделю лежал дома. К концу лета у него снова стала побаливать грудь и появился сухой, трудный кашель.
Сперва он не обращал внимания на болезнь и старался не думать о ней. Все его жизненные помышления сосредоточивались на Варе, на его любви к ней и на задуманном отъезде в Питер. Он решил принять предложение Краевского заведовать журнальной конторой «Отечественных записок». Варя согласилась уехать с ним, и дело сводилось к тому лишь, чтобы достать нужные для этого деньги. Он поговорил с Башкирцевым, и тот охотно согласился дать те несколько тысяч рублей, которые были нужны для переезда в Петербург и обзаведения там на первых порах самым необходимым.