Жизнь коротка
Шрифт:
Началось все очень просто. Девушка в метро. Мы сидели рядом, и она спросила:
— Как мне попасть в Гэллери-плейс?
Легкий вопрос. Достаточно было вымолвить одно слово. Или покачать головой. Но мне живется одиноко, у меня нет друзей.
Я достал схему и показал, где делать пересадку. Объясняю я вообще хорошо, не спеша, обстоятельно. Симпатичная девушка с улыбчивыми карими глазами и пухлым личиком Вашингтона не знала и рассыпалась в благодарностях — я оказался первым добрым и отзывчивым человеком, которого она встретила в городе.
— Джон О’Хара, — заметил я.
— Это мало кто знает, — пораженно сказала она под сильным впечатлением от легкости, с какой я разбирался в схеме метро и биографиях писателей.
— Я собираю информацию, — пояснил я, — такое у меня увлечение.
На прощание я сунул ей в руку свою карточку.
Их у меня тысячи: с именем, адресом и номером телефона. Карточки предлагали людям звонить мне в любое время дня и ночи. В свою пору я оставлял их повсюду, колеся по городу на автобусах: в церквях, у почтовых ящиков, в залах аэропорта, в вагонах подземки. Я оставлял их там, где люди собирались и ждали.
— Моя подруга, которая познакомилась с вами в метро, сказала, что вы ей помогли. — Еще один робкий голос. — Я ищу работу. Может…
— Да! Да! — выпалил я в трубку. Я был готов, располагал справочниками и сведениями, объявлениями о найме в «Пост» и «Перечнем профессий» министерства труда. Я приступил к делу.
Она нашла работу немедленно. Буквально на следующий день. С первого же собеседования ее взяли официанткой. В благодарность она рассказывала обо мне своим клиентам. Стали звонить другие. Лавина нарастала в геометрической прогрессии. Потом начались визиты.
У меня нет кабинета или приемной. Люди приходили день за днем, сидели на лестнице. Я живу на четвертом этаже, и хвост тянулся на улицу.
Жильцы сетовали, но мои посетители были очень вежливы. Они сидели по одному на ступеньке и не загораживали проход. Они не мусорили. Некоторые, ожидая очереди, слушали музыку, но только в наушниках, и никогда не танцевали на площадках.
Я принимал два дня в неделю, не укладываясь в отведенные часы. Такой уж мир нас окружает, трудно придерживаться графика. Жизнь не загнать в рамки от девяти до пяти, за час всех проблем не решить. Мы держались за руки, вместе курили. Мы беседовали и предавались воспоминаниям. Люди любят поговорить. Люди наделены даром речи и желанием высказаться. Они не дураки. Я внимательно слушал и понимающе кивал.
Так ко мне пришла известность: человек, под дверью у которого толпятся незнакомцы. Раньше со мной никто не заговаривал; всем было плевать. Теперь я прославился. Обо мне писали в «Вашингтон пост» и «Панораме».
Люди слали мне деньги и просили продолжать благое дело. Я открыл счет и учредил бесприбыльный культурный фонд. Издатели обращались с просьбами написать автобиографию. Я удостоился чести приглашения в Белый Дом и жал руку жене президента.
Потом позвонила женщина, связанная с компьютерами и информационными сетями, и предложила помощь. Она взахлеб расписывала новую технику и грандиозные возможности.
Да, ответил я, сознавая свое слабое место. Я безнадежно отстал в переписке. Я даже не мог принять всех, кто ждал у моей двери.
— Мы во сто крат повысим эффективность, — продолжала она увлеченно и напористо. — Ваша производительность совершит резкий скачок!
Ее организация, объяснила она, располагает письмами-полуфабрикатами ничуть не хуже обычных. Устройством, которое будет ставить мою подпись. Мой спокойный голос зазвучит с пластинок и магнитных лент. Я смогу писать книги, публиковать их на иностранных языках. Не думал ли я о китайском? Нет, признался я, но, возможно, из-за нехватки времени. Конечно, она понимает, оттого и предложила помощь; а я, безусловно, не чужд здравого смысла.
Сперва прекратились звонки. Телефон уже не стрекотал среди ночи. В квартире воцарилась непривычная тишина.
Затем установили пульт с записями. Мой голос давал советы и сведения. Я сам мог набрать номер, спросить что-нибудь и выслушать свой собственный уверенный ответ. Это было поразительно.
Груды писем исчезли, почтальон вновь стал со мной здороваться. Гейл пришлось отпустить. Я пытался найти ей работу и не сумел, но она позвонила мне по телефону и в тот же день устроилась.
Я продлил приемные часы… Напрасно. Люди просто звонили и сразу же получали ответ. Кому охота тащиться на четвертый этаж?
Теперь времени у меня было вдоволь. Я размышлял, выходил на долгие прогулки, смотрел кино, слушал радио. Я слонялся по улицам и улыбался туристам, каждый день тщетно поджидая почтальона.
В прошлом месяце около полуночи внезапно зазвонил телефон, первый раз за полгода, и я схватил трубку. Ошиблись номером. Какой-то мужчина хотел поговорить с Сарой. Я ответил, что таких нет, и тут же вызвался помочь найти ее. Я поспешил за справочником, но он не стал дожидаться.
От тишины в квартире дрожат руки.
Позвоните мне.
Айзек Азимов
ЧТО ЭТО ЗА ШТУКА — ЛЮБОВЬ?
— Два совершенно разных вида! — настаивал капитан Гарм, пристально рассматривая доставленные на корабль создания. Его оптические органы выдвинулись далеко вперед, обеспечивая максимальную контрастность.
Проведя месяц на планете в тесной шпионской капсуле, Ботакс наконец блаженно расслабился.
— Не два вида, — возразил он, — а две формы одного вида.
— Чепуха! Между ними нет никакого сходства. Благодарение Вечности, внешне они не так мерзки, как многие обитатели Вселенной. Разумный размер, различимые члены… У них есть речь?
— Да, капитан, — ответил Ботакс, меняя окраску глаз. — Мой рапорт описывает все детально. Эти существа создают звуковые волны при помощи горла и рта — что-то вроде сложного кашля. Я и сам научился. — Он был горд. — Это очень трудно.
— Так вот отчего у них такие невыразительные глаза… Однако почему вы настаиваете, что они принадлежат одному виду? Смотрите: у того, что слева, длиннее усики, или что там у него, и само оно меньше и по-другому сложено. В верхней части у него выпирает что-то, чего нет у того, справа… Они живы?