Жизнь коротка
Шрифт:
Мистер Ито разве что не прыгал от восторга.
— Ах как прекрасно! — вздыхал он. — Какая грациозность! Какое благородство! Какие славные дела свершались здесь в былые дни!.. Дозволено ли нам ступить на это историческое поле?
— Ну конечно, мистер Ито.
Все шло превосходно. От меня не требовалось ни слова. Он продавал себе этот замшелый пустырь куда успешнее, чем это делал бы я.
Мы пошли через бурьяны, вспугивая диких голубей. Необъятность пустого стадиона наводила священный трепет, словно это были греческие руины или Стоунхендж, а не заброшенная бейсбольная площадка. Казалось, трибуны заполнены тенями болельщиков; в воздухе звучало эхо великих деяний, и в каждой темной щели клубились призраки исторических событий.
Мистер Ито, как выяснилось, знал о Стадионе Янки больше, чем я (и больше, чем я когда-либо хотелзнать). Он торжественно вышагивал по полю, таская меня за собой, и демонстрировал свою эрудицию.
— Мемориальные плиты с именами незабвенных героев «Нью-Йоркских Янки», — провозгласил мистер Ито, замерев возле отметки с полустершимися цифрами «405». Здесь из поля торчали словно надгробия три камня, а за ними на стене — пять позеленевших медных табличек. — Легендарные Рут, Гейриг, Димаджио, Мэнтл… Вот тут Микки Мэнтл загнал мяч на трибуны — подвиг, в течение почти полувека считавшийся невозможным. А там Эл Джинфридо остановил прорыв великого Димаджио на знаменитом первенстве мира…
Поразительно, сколько он знал всякой всячины об этой ерунде и какое колоссальное значение все это имело в его глазах. Казалось, нашему обходу нет конца. Я бы, наверное, свихнулся с тоски, если бы меня не утешал тот факт, что он купился с потрохами. Пока Ито объяснялся в любви Стадиону Янки, я убивал время, подсчитывая про себя иены. С него можно содрать миллионов десять, а значит, мне перепадал круглый миллион. Мысль о плывущих ко мне в руки денежках помогала улыбаться все два часа, в течение которых Ито блаженно лепетал и пускал слюни от удовольствия.
Был уже полдень, когда он наконец насытился и позволил отвести себя к флайеру. Настала пора заняться делом — надо брать его тепленьким, пока он еще не способен к сопротивлению.
— Мне невыразимо приятно наблюдать ваши глубокие чувства к этой изумительной спортивной арене, мистер Ито. Я приложу все усилия для скорейшего оформления документов на собственность.
Мой клиент замер, будто очнувшись от приятных снов, а потом опустил глаза и даже почти незаметно втянул голову в плечи.
— Увы, — печально проговорил мистер Ито. — Лелеять на своей земле благородный Стадион Янки превосходило бы самые смелые мечты, но подобное самопотворство лишь усугубит мои семейные невзгоды. Родители супруги невежественно считают возвышенное искусство бейсбола завезенным американским варварством, и моя супруга, к несчастью, разделяет их мнение и часто бранит меня за пристрастие к этой игре. Если я приобрету Стадион Янки, то окажусь посмешищем в собственном доме, и жизнь моя станет совершенно невыносимой.
Ну, что вы скажете? Наглый сукин сын потратил два часа моего времени, обнюхивая каждый камень на этой помойке, и едва не свел меня с ума болтовней… прекрасно отдавая себе отчет, что брать не будет!! Мною завладело отчаянное желание вколотить его зубы в глотку. Но я вспомнил о иенах, на которые у меня еще оставалась надежда, и остановился на более подходящем ответе: легкая улыбка понимающей симпатии, вздох завистливого сожаления и грустное «Увы!».
— Тем не менее, — бодро добавил мистер Ито, — я буду вечно лелеять память об этом визите. Считайте меня своим должником, мистер Гаррис.
Это меня доконало.
Дело пахло керосином. Срывалась самая крупная сделка в моей практике. Я показал Ито два лучших образца на своей территории, и они ему не подошли. А если он не подберет ничего по своему вкусу на северо-востоке, оставалась еще масса первосортного товара в других местах. И предостаточно моих коллег, которые не откажутся прикарманить жирный куш.
— Вы, безусловно, устали, мистер Гаррис, — сказал мистер Ито. — Не буду вас больше беспокоить. Пожалуй, нам пора возвращаться. Если вы подберете для показа что-нибудь еще, мы договоримся о встрече во взаимно удобное время.
Мне нечего было ответить. Я понятия не имел, что еще предложить. Оставалось лишь направить флайер назад и надеяться на чудо. Как только мы достигнем конторы, моя золотая рыбка вильнет хвостом.
Мистер Ито бесстрастно смотрел на унылые ряды многоквартирных домов, не заговаривая со мной и даже не замечая моего присутствия. Багровый свет, льющийся сквозь купол флайера, превращал его круглое лицо в восходящее солнце, как будто прямо с японского флага. Я много лет имею дело с японцами и никак не могу их понять. То они учтиво надменны и превосходят вас во всех отношениях, то вдруг обращаются в глупых сосунков. Сейчас меня постигла неудача, и я, поджав хвост, плелся домой. А рядом сидел разочарованный клиент и всем видом показывал, что я — полное ничтожество, а он — пуп вселенной!
— Мистер Гаррис! Мистер Гаррис! Посмотрите! Это великолепное сооружение!
Ито кричал. Его глаза восторженно сияли. Широко улыбаясь, он указывал куда-то вдоль Ист-ривер. Со стороны Манхэттена весь берег был покрыт самыми уродливыми домами, как две капли воды похожими друг на друга. Бруклинская сторона была еще хуже — так называемый промышленный район: низкие угрюмые здания без окон, склады, причалы… Выделялось только одно сооружение, и лишь его мог иметь в виду мистер Ито, — сооружение, связывающее жилой массив Манхэттена с промышленным районом Бруклина.
Мистер Ито показывал на Бруклинский мост.
— Э… мост, мистер Ито? — проговорил я, с трудом сохраняя серьезное выражение лица. Насколько мне известно, Бруклинский мост лишь одним образом мог претендовать на историческое значение — он был непременным атрибутом анекдотов столь древних, что они уже не вызывали смеха. Бруклинский мост традиционно продавали всем наивным туристам и простакам — вместе с акциями несуществующих урановых рудников и золочеными кирпичами.
Я не мог устоять против искушения.