Жизнь Ленина
Шрифт:
Значит, вытопил печь. Умница Желтышев, молодец! Вправду на дворе холодно.
Надежда Константиновна поспешила к себе. Вход в комнату вёл через умывальную. Кранов, наверное, двадцать насчитаешь по стенам. Раньше здесь умывались институтки. "Теперь все двадцать для нас", - подшучивала Надежда Константиновна. Другого богатства, кроме казённых умывальников, у них с Владимиром Ильичом не было. Мебель в комнате стояла самая простецкая. Шкаф, да буфетик, да маленький письменный стол.
Да напротив диван и два
Надежда Константиновна сняла шубу и стала у печки. У печки тепло. А Владимира Ильича нет и нет. Он потому и выбрал в Смольном жильё, что от работы близко. На лифтике поднялся на третий этаж, и сразу Предсовнаркома рабочий кабинет и приёмная. В кабинете Предсовнаркома решалось всё строительство новой, социалистической жизни. Отсюда выходили декреты о том, что больше навеки нет в России дворянских и купеческих званий, что железные дороги, морской и речной флот, банки - всё принадлежит государству. И заводы и фабрики перейдут государству, и рабочий класс сам будет управлять производством.
Всё было ново, необыкновенно. Всё создавалось впервые, только в нашей, Советской стране.
А в приёмную к Ленину с утра до ночи шли рабочие, крестьяне, солдаты, матросы. Советоваться, как строить эту новую рабоче-крестьянскую жизнь.
"Должно быть, не выберет время поужинать", - подумала Надежда Константиновна об Ильиче.
Шаги. Не он ли? Так и есть! Его шаги, быстрые, лёгкие. Дверь из умывальной открылась, и появился Владимир Ильич.
– Перерыв решил сделать, - с весёлым блеском в глазах заговорил Владимир Ильич.
– Взглянул в окно - зима на дворе. Прогуляемся, Надюша, по молодому снежку, а? Как ты смотришь?
– Я так смотрю, что в девять вечера пора бы работу до завтра вовсе кончать, - резонно ответила Надежда Константиновна.
– Вот к товарищу Желтышеву это прямо относится!
– сказал Владимир Ильич, видя входящего в эту минуту Желтышева.
– Товарищ Желтышев, извольте тотчас отправляться на отдых. Извольте, извольте, - решительно повторил Владимир Ильич.
Желтышеву ничуть не хотелось отправляться на отдых. Ему нравилось заботиться о Владимире Ильиче. Приносить на ужин пшённую кашу. Ходить в киоск за газетами. Протапливать печь.
А сегодня у Желтышева была особая причина не спешить уходить.
У него был для Надежды Константиновны сюрприз. Вытащил из кармана малюсенькое круглое зеркальце.
– Институтская ученица оставила. А я подобрал. Надежда Константиновна, может, когда промеж работы причесаться или что другое занадобится, для такой причины в самый раз подходяще.
– И он протянул подарок и оглянулся: одобряет ли Владимир Ильич?
Должно быть, Владимир Ильич ото всей души одобрял, потому что раскатился своим заразительным смехом. Потом потёр лысину
– Эх я, недогадливый! Ни разу не догадался, Надюша, купить тебе зеркальце.
– Где уж тебе догадаться!
– посмеялась Надежда Константиновна.
А Желтышев весь расцвёл и отправился, довольный, на отдых.
– Что за люди, чистое золото!
– бормотал он, покачивая головой и широко улыбаясь.
А Надежда Константиновна с Владимиром Ильичом поужинали пшённой кашей, скупо политой подсолнечным маслом. И Владимир Ильич снова позвал Надежду Константиновну подышать выпавшим снегом. Уж очень любил он первые зимние дни! Чистоту, белизну пушистого снега.
Надежда Константиновна надела меховую шапку, погляделась в подаренное зеркальце.
– Постарела я, Володя, - вдруг сказала она.
– Нет, нисколько!
– живо ответил Владимир Ильич.
Её прямые чудесные волосы начинали седеть. Тонкие морщинки прочертили лоб. Но Владимиру Ильичу она казалась прежней, какой он её помнил. Он помнил её в шушенский вечер, когда она приехала в ссылку и привезла ему зелёную лампу. Почти всю дорогу держала лампу в руках.
– Ты очень устаёшь на работе?
– тревожно спросил Владимир Ильич.
– Не очень, - ответила она.
Она никогда не жаловалась.
– Сердце только иной раз примется бежать вскачь, - сказала Надежда Константиновна.
И заторопила Владимира Ильича на прогулку. Она ведь знала, что это лишь перерыв. Что после прогулки Владимир Ильич поднимется на лифте на третий этаж и до глубокой ночи в кабинете Предсовнаркома не будет работе конца. Работе и мыслям. О том, как строить государство, первое в мире. Государство крестьян и рабочих.
НЕ УМЕЕМ - НАУЧИМСЯ
На посту у входа в Смольный стоял солдат:
– Пропуск!
И загородил винтовкой троим рабочим дорогу. Двое постарше, с бородами. Третий довольно ещё молодой. Молодого звали Романом.
– Где у вас тут пропуска-то дают?
– поинтересовался один, спокойно отстраняя винтовку.
– Но-но... не балуй!
– прикрикнул солдат.
– Комендатура пропусками заведует.
В это время как раз сам комендант Смольного, бывший матрос товарищ Мальков, появился в подъезде. Бушлат распахнут, под бушлатом тельняшка.
– Кого вам, ребята?
– Ленина надобно. Причина есть важная, - ответил Роман.
– Безотлагательно, - добавил другой.
– Ишь какие, - протянул, оглядывая рабочих, Мальков.
– А в Октябрьские дни где были?
– Зимний брали. Где же ещё?
Через четверть часа все трое входили в приёмную Совнаркома. Большая комната. Обставлена бедно. Два деревянных дивана перегородили на две половины приёмную. И там стол, и здесь стол да несколько стульев - вот и вся обстановка.
Рабочие перекинулись взглядом: просто, по-нашенски. Намотали на ус.