Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***
Шрифт:
— Что вы делаете? — вскрикнула она более громким, чем обычно, голосом.— Кто вы такой, сударь?
— Ваша жертва, матушка,— сказал он едва слышно; жизнь покидала его.
— Вы мой сын! Ах, несчастный Дюрсан! Я узнала тебя и, кажется, сейчас умру от горя,— сказала она, откинувшись в кресле. Она была очень бледна и как бы в беспамятстве.
Тетушка не потеряла сознания. Ей стало худо, но это не был обморок. Наши крики и помощь, оказанная ей, вскоре привели ее в чувство.
— Ах, боже мой, Тервир! Какому ужасному испытанию ты меня подвергла! —
— Увы, тетушка,— воскликнула я,— могла ли я лишить вас радости простить умирающего сына! А разве этот молодой человек не имеет права занять место в вашем сердце? Разве он не достоин вашей любви? Вправе ли мы лишить его вашей нежности? — добавила я, указывая на Дюрсана-младшего, который тут же упал к ногам своей бабушки; та, уже сдаваясь, безвольно протянула ему руку, а он целовал ее, плача от радости, и все мы плакали вместе с ним; госпожа Дюрсан, все еще под личиной Брюнон, священник, госпожа Дорфренвиль и я — все мы разделяли волнение и нежность старой матери и этими слезами благодарили ее за то, что она позволила своему сердцу смягчиться.
Но это было не все. Нам предстояло примирить ее с Брюнон; та все еще стояла на коленях позади сына и, несмотря на мои знаки, не решалась подойти к тетушке, боясь повредить мужу и сыну и снова стать препятствием для их благополучия.
И в самом деле, до этой минуты наша задача была пробудить нежность в душе разгневанной матери; но теперь предстояло победить ненависть и презрение к чужой женщине; правда, старушка уже любила эту женщину, но не зная ни кто она, ни каково ее настоящее имя.
Между тем тетушка все смотрела с умилением на молодого Дюрсана, не отнимая у него руки.
— Встань, дитя мое,— наконец сказала она ему,— тебя-то мне не за что упрекать. Увы, как я могу противиться тебе, если простила твоего отца.
Внук нежно успокаивал свою бабушку, а из наших глаз текли слезы умиления.
— Сын мой,— сказала наконец моя тетушка, обращаясь к больному,— неужели нет возможности вылечить вас? Нельзя терять ни минуты; в городе есть врачи, надо скорее послать за помощью.
— Дорогая тетушка,— сказала я тогда,— вы забыли еще одну особу, которая дорога вашим детям, небезразлична всем нам и просит разрешения предстать перед вами.
— Я поняла,— ответила госпожа Дюрсан,— что же, я прощаю ее! Но я уже стара, мне недолго осталось жить, избавьте меня от этой встречи.
— Поздно, тетушка,— сказала я тогда,— вы видели ее вы ее знаете, спросите у Брюнон.
— Я ее знаю? — воскликнула тетушка.— Брюнон говорит, что я ее видела? Где же она?
— У ваших ног,— сказал Дюрсан-младший.
Его мать бросилась к ногам своей свекрови.
Моя тетушка, потрясенная новой неожиданностью, несколько мгновений молчала, но потом протянула руку к своей невестке.
— Идите ко мне, Брюнон,— сказала она и поцеловала ее,— я вознагражу вас за службу. Мне сказали, что я знаю ее, а я добавлю — и люблю.
Брюнон, которую я буду теперь называть госпожой Дюрсан, так была тронута добротой моей тетушки, что совсем растерялась. Она целовала сына, без конца говорила ласковые слова госпоже Дорфренвиль и мне, обнимала мужа, подвела к нему сына, просила больного собраться с силами и не умирать. Он, уже почти бездыханный, тоже целовал ее, звал к себе мать, которая в свою очередь целовала своего сына и вздыхала, глядя на него.
Но с каждой минутой ему делалось все хуже и хуже; он сознавал это и просил священника поторопиться. Однако после всех пережитых волнений больному нужно было душою подготовиться к таинству, и все мы сочли уместным выйти, пока священник исполняет свои обязанности.
Тетушка, со своей стороны, была не в силах вынести столько волнений; она совсем ослабела и просила отвести ее в спальню.
— Я совершенно подавлена и едва жива,— сказала она госпоже Дюрсан,— у меня нет сил оставаться здесь; помогите мне подняться к себе, Брюнон (иначе она не называла свою невестку).
Мы проводили ее наверх. Она была так измучена, что я посоветовала ей сразу лечь в постель. Она согласилась.
Я думала позвонить и вызвать кого-нибудь из служанок, но госпожа Дюрсан-младшая остановила меня.
— Вы забыли, что Брюнон здесь,— сказала она и стала сама раздевать мою тетушку.
— Поступайте, как хотите, дочь моя,— сказала ей тетушка, боясь, что отказ ее может быть истолкован как остаток прежней неприязни. Затем она отослала нас всех к больному, а с ней осталась одна служанка.
Тетушка думала, что будет отдыхать не больше двух или трех часов, а затем вернется к сыну, но ей не суждено было снова его увидеть.
Как только она легла, ее обычное недомогание так усилилось, что она не в состоянии была встать с постели, а в десять часов вечера сын ее скончался.
Тетушка догадалась о его смерти по шуму на лестнице — мы с госпожой Дорфренвиль то поднимались, то спускались,— а также по тому, что госпожа Дюрсан-младшая и ее сын больше не появились наверху.
— Ко мне не заходят ни молодой Дюрсан, ни его мать,— сказала она мне, когда прошло уже не меньше четверти часа после смерти ее сына.— Не скрывай от меня ничего. У меня больше нет сына?
Я ничего не ответила, только заплакала.
— Все в руках господа,— продолжала она, не пролив ни единой слезы; ее спокойствие испугало меня, оно показалось мне зловещим; и действительно, то был признак оцепенения, охватившего ее от избытка горя.
Я не ошиблась. Тетушке с каждым днем становилось хуже и хуже; не было никакой возможности вывести ее из меланхолии. У нее началась лихорадка, не оставлявшая ее до конца.
Не буду вам описывать горе госпожи Дюрсан и ее сына. Вдова вызывала во мне жалость, так она была убита. Завещание, по которому ее муж был лишен права наследования, все еще оставалось в силе; вероятно, она боялась, что свекровь умрет, так и не исправив его; если бы это случилось, то не по моей вине, я несколько раз напоминала об этом тетушке, но она откладывала со дня на день.