Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***
Шрифт:
— Ах, сестра, не отказывайте мне, дорогая! — возразила я.— Мне всего две строчки написать. На одну минутку приподнимите.
— Боже ты мой! — воскликнула она, вставая.— Будут у меня на совести две эти ваши строчки, я прямо вся дрожу! Ну уж, хорошо. Как вам, удобно так? — добавила она, усаживая меня на постели.
— Да, спасибо,— ответила я.— Пододвиньте мне письменный прибор.
У меня там было все, что требовалось, и я поспешила кончить дело, пока кто-нибудь не пришел.
«Завещаю госпоже де Миран, которой я всем обязана, ту ренту, что оставил мне по своему милосердию
Затем я подписалась «Марианна» и, оставив записку у себя, спрятала ее под подушкой, решив передать ее госпоже де Миран, когда она навестит меня. Долго ждать не понадобилось — не прошло и четверти часа после составления моей маленькой духовной, как она пришла.
— Ну как, дочка, ты себя чувствуешь нынче утром? — спросила она, щупая мне пульс.— Еще лучше, чем вчера, как мне кажется. По-моему, ты выздоровела. Теперь тебе только надо набраться сил.
Тогда я взяла свою бумажку и всунула ее матушке в руку.
— Что это ты мне даешь? — воскликнула она.— Посмотрим.
Она развернула записку, прочла ее и рассмеялась.
— Ах ты, глупышка! — сказала она.— Ты, бедная моя детка, пишешь мне дарственные, а сама здоровее меня. (Она имела некоторые основания так сказать, ибо очень изменилась.) Брось это, дочка! Взглянуть на тебя, так сразу видно, что тебе еще не скоро придется писать завещание, и меня уже не будет на свете, когда ты его напишешь,— добавила она и, разорвав записку на клочки, бросила их в камин.— Сохрани свое состояние для моих внуков,— надеюсь, у тебя не окажется других наследников.
— А почему вы говорите, что вас уже не будет на свете, матушка? Тогда лучше мне сегодня же умереть,— сказала я со слезами на глазах.
— Успокойся,— ответила она.— Ведь это естественно, что жизнь моя кончится раньше твоей. Что тут такого? Я напомнила тебе об этом только из-за твоего необыкновенного документа. Давай-ка лучше будем жить! Поскорее поправляйся, а то и Вальвиль заболеет. Помни, ему совсем не нравится разлука с тобой. (Заметьте, что я постоянно справлялась о нем у матушки.)
Разговор наш прервался, так как пришли мадемуазель Вартон и доктор. Он нашел, что горячка уже совсем прошла и что я уже вне опасности — осталась только слабость; поэтому в последующие дни матушка не приходила ко мне, а лишь посылала узнать, как я себя чувствую, или приезжала и справлялась сама; однажды по ее поручению заехал Вальвиль.
Я еще не сказала, что, когда госпожа де Миран навещала меня, она всегда старалась обласкать мадемуазель Вартон, и было решено, что, как только здоровье позволит мне выходить на воздух, я приеду вместе с этой прелестной иностранкой обедать к матушке.
И вот Вальвиль попросил разрешения поговорить с мадемуазель Вартон, желая справиться о моем состоянии да передать и ей самой привет от своей матери, а также выполнить долг вежливости по отношению к этой молодой особе: по правилам учтивости ему следовало после услуги, оказанной им этой барышне, выразить ей внимание. Мадемуазель Вартон была в моей комнате, когда ей доложили, что к ней пришли от госпожи де Миран и хотят поговорить с ней, но не сказали, кто ее вызывает.
— Очевидно, это касается вас,— сказала она мне и отправилась в приемную.
И я нисколько не сомневалась, что именно я была предметом этого посещения или письма.
Однако матушка лишь поручила Вальвилю узнать о моем здоровье, а он сам придумал вызвать мадемуазель Вартон, хотя госпожа де Миран только просила передать привет от нее, вот и все.
Прошло добрых полчаса, пока мадемуазель Вартон вернулась. Заметьте, что с того дня, когда я ей рассказала часть своих приключений, у нас не заходила речь об их продолжении, и она совсем не знала, что я люблю Вальвиля и должна выйти за него замуж. В день ее приезда в монастырь она занемогла, через два дня я сама заболела, и у нас не было возможности вернуться к рассказу о моей жизни.
— Как же это так! — воскликнула она, вернувшись с довольным видом.— Как же вы мне не сказали, что тот приятный молодой человек, который оказал мне помощь, когда я упала в обморок,— сын госпожи де Миран, а ведь я с тех пор так часто видела ее здесь и убедилась, что она очень любит вас! Знаете, ведь это он ждал меня в приемной.
— Кто? Господин де Вальвиль? — спросила я с некоторым удивлением.— А что ему нужно было от вас? Вы очень долго беседовали.
— С четверть часа, не больше,— сказала она.— Он приходил, как мне передали, по поручению матери, справиться о вашем здоровье; она просила его также передать мне привет, и он счел своим долгом навестить меня из вежливости.
— Он правильно поступил,— заметила я сдержанно.— А он не передал вам письма для меня? Госпожа де Миран ничего мне не написала?
— Нет,— ответила мадемуазель де Вартон.— Никаких писем нет.
Тут пришло несколько пансионерок, моих приятельниц, и мы переменили разговор.
Я все-таки была удивлена, почему для меня нет письма, и не потому, что молчание госпожи де Миран меня беспокоило: я видела ее накануне, ей сообщили, что я чувствую себя все лучше и лучше, и было вполне достаточно, чтобы она только посылала справляться, нет ли каких изменений. Чего еще больше?
Но удивляло меня то, что Вальвиль, который при обстоятельствах, пожалуй, менее важных так часто посылал мне письма, присоединяя их к письмам своей матери, или же делал в ее письмах приписки от себя,— как он не воспользовался возможностью оказать мне подобный же знак внимания.
Конечно, в разгар болезни его письма были бы не ко времени, думала я, но тогда полагали, что я при смерти, а ведь теперь я выздоравливаю, ему дозволено писать мне, однако он не пишет — совсем не пишет, ничем не выражает свою радость. Быть может, зная, что я еще слаба, он боится волновать меня и потому не пишет мне отдельного письма; но, думается, мог бы он попросить матушку написать мне и тогда прибавил бы к ее письму несколько строк, написанных им собственноручно. Но нет, он ни о чем таком и не думает. Подобная небрежность раздосадовала меня. Право, я не узнавала Вальвиля. Что с ним сталось? Где же его сердечность? Все это очень меня огорчало. Я просто не могла опомниться.