Жизнь моя
Шрифт:
Она хрипло спросила, как дела у Моджи.
— Думаю, все будет хорошо. Нужно только время.
— Что она хотела?
Он положил бритву на край раковины. Потом встретился с ее глазами в зеркале и сказал:
— Нам надо в Ле Фигароль.
— Что?
Он повторил.
Она спросила себя, вдруг доктора ошиблись, и у него, помимо прочего, еще и сотрясение мозга.
— О чем ты?
— Нам надо пойти и увидеться со старым Панабьером. Прямо сейчас.
— Сейчас? Но зачем? Нельзя подождать до завтра?
Он покачал головой.
—
Она старалась не думать об этом. Годовщина смерти Кассия могла бы совпасть с гибелью Патрика. Какое счастье, что она вовремя нашла его!
В удивлении Антония помогла ему с рубашкой. Визит к чудаковатому старику Панабьеру совсем не относился к тому, как, по ее представлению, они должны были провести свой первый день вдвоем. Патрик должен быть дома, в постели. Они оба должны быть дома, в постели. Предпочтительно в одной и той же.
Он нагнулся и нежно поцеловал ее в губы.
— Я не могу тебе больше ничего сказать, на случай если сорвется. Просто поверь мне. Хорошо?
Их глаза опять встретились. Потом она отвела черные волосы с его лба.
— Хорошо, — кивнула она.
Месье Панабьер возился в своем винном подвале, выискивая «Pic-St-Loup» особого года. Он настаивал, чтобы они его попробовали.
Он был рад их увидеть, поскольку принимал непосредственное участие в спасении Патрика. Среди ночи Антония разбудила его, и он привез Патрика на ферму, откуда они вызывали «скорую помощь» по телефону.
Антония хотела, чтобы старик поторопился. До сумерек оставалась лишь пара часов, и ей не хотелось вести машину в темноте. Она все еще не отошла от поездки, которая оказалась ужасной: «ситроен» кренился на каждой выбоине, а Патрик бледнел на глазах, стараясь не показывать, как сильно бередят его ногу толчки.
Хуже всего было, когда она пропустила поворот и должна была развернуться у места катастрофы.
— Вот поэтому, — бормотала она, сжав зубы, — я и не села за руль прошлой ночью. — Она переключилась на первую скорость и постаралась не думать о Майлзе. — Полагаю, старый Панабьер знает, что мы едем к нему?
Патрик покачал головой.
— Я звонил, но он не отвечает. Ты же знаешь, какой он.
— Потрясающе! А может, его вообще нет?
— Нет, он дома, поверь мне.
— Ты это уже говорил.
Когда они завернули во двор, распугивая кур, Патрик сказал:
— Обещай на него не сердиться. Он старый человек, которому тяжко пришлось во время войны, и он потерял жену. Помни об этом.
— О чем ты?
Он в упор посмотрел на нее, и у нее внутри все перевернулось.
— Просто помни об этом и не сердись.
…Наконец месье Панабьер с торжествующим видом выбрался из подвала с филигранью паутины на своем оливково-зеленом парике. В руках он держал две пыльные, чрезвычайно внушительного вида бутылки «Pic-St-Loup» и огромную, очевидно еще довоенную, жестянку с патентованным средством для укрепления волос.
Он торжественно водрузил жестянку на кухонный стол перед Антонией, потом достал из сушки три бокала и наполнил их.
— Sante, — сказал он.
— Sante, — повторили они.
Вино было чудным: крепким и хмельным, с перечным послевкусием.
Антония указала на жестянку.
— Что это?
Патрик и месье Панабьер обменялись взглядами.
— Это, — сказал Патрик, — то, ради чего звонила Моджи. — Он покрутил свой бокал в руке. — Ей понадобилось время, чтобы набраться смелости и позвонить мне. — Он нахмурился. — На самом деле ей понадобилось много, очень много времени.
Антония взглянула на него. Потом до нее дошло.
— Господи… Господи! Я искала не в том подвале.
— Что? — спросил Патрик.
— Я искала не в том подвале! Это был верный след, но место не то.
— Ты? Ошибалась? — Патрик улыбнулся. — Но это невозможно.
Поскольку она не делала попыток прикоснуться к жестянке, он подвинул ее к ней.
— Ну же, открывай.
После, оглядываясь назад, Антонии казалось, что в тот момент, когда она открыла жестянку, в кухне все замерло. Маленькая черная кошка у печи перестала лизать лапу. Куры на улице замолкли. Солнце скрылось.
— Он даже еще прекрасней, чем я помнила, — выдохнула она, вынимая кантарос из гнезда.
Держа кантарос обеими руками, она медленно поворачивала его, и свет, ловя изображения, оживлял их.
Пегас радостно мчался над полем волнующихся акантов; под одной из веток свернулась в кольцо маленькая змейка. Руки Беллерофонта были простерты в приветствии к потерянному ранее другу. А за его плечом в вечернем небе поднимался набирающий силу месяц.
Антония провела пальцем по контуру месяца.
— Ее звали Тацита, — мягко сказала она. — Тацита Корнелия. — Она смешалась. — После побега из Перузии Тацита уехала в Афины. И там оставалась до самой смерти. В Афинах выросли ее сыновья. «Женщина, исполненная великой смелости и глубины чувств». Ох, как я рада, что это была она! Она нравилась мне больше всех.
Она, осторожно поставив кантарос на стол, в молчании переводила взгляд с Патрика на месье Панабьера. Старик твердо выдержал ее взгляд.
— Помни, что ты обещала, — предостерег Патрик.
— Я ничего не обещала. — ответила она и повернулась к старику. — Monsieur, Pourquoi ne m'avez vous jamais parle de ceci? [6]
Месье Панабьер смотрел на нее глазами человека, который, семь десятилетий наблюдая людское безумие и зло, научился ничего не принимать всерьез. Он пожал своими тощими плечами.
6
Месье, почему вы никогда об этом не говорили?