Жизнь понарошку
Шрифт:
– Мам, ну ты и нафантазировала! У нас в школе совершенно не так. Все гораздо спокойнее. В принципе, работать в школе я хотела бы. Может, я и справлюсь как-нибудь.
– Дочь, «как-нибудь» нам не надо. Нам надо гореть и сиять на работе.
Сидя у окна с огромной кружкой в руках, она задумчиво смотрела в никуда. Из кружки шел пар. Только что налитый кипяток норовил превратиться в теплую водицу, подкрашенную чаинками. Мама никогда не пила чай или кофе из маленьких чашечек. Пить чай так пить! Наслаждаться процессом надо подольше. Кофе тоже наливался большими объемами и назывался тогда средним родом.
– Динка, будешь кофе, оно еще не остыло.
– Нет, спасибо. У меня от него колики.
– Колики-ролики, – задумчиво произносила мама, после чего с шумом втягивала чай. – Кстати, о «роликах». Ну, что, ты уже определилась? Нам ведь уже надо на подкурсы записывать тебя.
– Определилась, мам. Может, мне в балерины податься?
При этом вопросе мама сначала застыла на пару секунд, а потом прыснула от смеха. Некоторое количество чая растеклось по столу.
– Ты себя в зеркало видела, балерина? Дай тряпку, я вытру со стола.
– А что со мной не так? – спросила я, подавая тряпку красиво, посильнее втягивая живот и щеки. Пироженки и булочки давали о себе знать. Естественно, в балет я не собиралась идти. В детстве мне даже по телевизору было неприятно наблюдать за внешним видом мужчин-балерунов, а видеть это воочию не хотелось тем более. Я заливалась краской от стыда, совершенно не понимая, для чего у них такие обтягивающие сценические костюмы. Да к тому же в балет идут с юных-юных лет. И сейчас мое время безнадежно упущено. Прощайте, па-де-де и арабески. На меня не налезет ни одна пачка балерины. Но настроение маме надо же было подпортить. Хочет моего решения? На, держи.
– Что с тобой не так? Ты спрашиваешь, что с тобой не так? Дина, да ты в дверной проем-то с трудом пролазишь, только если тебе маслицем бока смазать. А тут в балет собралась! Да тебя даже к станку не пустят.
– Так я свой станок принесу!
Мама разразилась громким смехом. Одной рукой она держала тряпку и вытирала поверхность стола, другой утирала слезы. Потом она присела, снова ухватилась за свое «ведро» с чаем и продолжила.
– Ты хоть представляешь, что такое балетный станок? Ты как его переть на себе собралась?
– Как? Как? В сумочке.
Мама до сих пор не поняла, что я тоже шучу. Она реально думала, что я совершенно не имела представление об огромном станке для балерин. Она упивалась чаем и своим умственным превосходством надо мной.
– Это же тебе не бритвенный станок для ног, Динка! Какая сумочка! Это огромная, длиннющая труба на ножках.
– Да?! – разыгрывая искреннее удивление, ответила я и протянула разочарованно. – Жа-а-аль…
Мы расхохотались вместе с мамой. Утро задалось. Насчет маслица на боках она перегнула палку, как говорится. Я приятная на внешность, совсем не толстая. Но у меня есть на что посмотреть.
Выпитая кружка чая придала маме особый шарм, который виднелся на раскрасневшемся лице. Раззадоренная смешным разговором, она поняла, что вот оно – время для советов наступило.
– Дина, вот снова повторюсь, а ты послушай спокойно. Чем тебе не нравится профессия воспитателя?
– А я и не говорила, что она мне не нравится.
– Ну, что ты врешь! Кто недавно отпирался и говорил, что сможет обучать только красивому сидению на горшках? Не ты ли?
– А чему их еще там учить, мам? Играть они и сами умеют. Кого хочешь заиграют. Я по Аришке знаю.
– Вот в том-то соль с перцем, Динка! Не профессия – мечта!
– Твоя мечта, мамочка.
– Какая разница, Дина, чья это мечта? Моя или твоя. Смотри, пришла на работу, переобулась в туфельки, халатик беленький надела, причесочку подправила. Ручки в карманы засунула и пошла лебедем по группе: «Ванечка, отдай машинку Васечке. Машенька, уложи куколку в кроватку. Петенька, не бей Гошеньку по головушке». Все! Вечером ручки из карманчиков вытащила, причесочку поправила, переобулась в сапожки и домой лебедем пошла. Весь день сыта, в тепле и спокойствии. Рай!
– А! Так я все-таки вытащу ручки из карманчиков?
– Дина! Ну ничего ей не скажи. Не придирайся к словам. Я же образно говоря.
– По-моему, мамочка, все совсем не так. Я с Маринкой за Аринкой в садик хожу иногда. Там такое в группе творится! Почти та же история про указку в доске. А халатик мне для чего? Чтобы манной кашкой не испачкаться? Да я ничего не знаю, как с детьми обращаться. Я их даже немного боюсь.
– Вот дурочка! Работа шикарная. Тебя научат в педучилище абсолютно всему: и как занятия проводить, и как играть, и как читать им, и как утренники вести.
– Боже мой, я еще и утренники вести буду? Да меня заклинит точно, и все, чему научат за несколько лет, я забуду за несколько минут.
Мама вздохнула и первой решила перестать спорить. Она мудро заключила:
– Дочь, ты все-таки подумай хорошенько. Повторюсь опять – будешь в тепле и сытости, и дети, которые у тебя родятся когда-нибудь, будут с тобой рядом. И если ты решишь все-таки пойти учиться на воспитателя и окончишь педучилище, я буду самая счастливая мама на свете.
Мама сказала эти слова, похлопала меня по плечу и отправилась заниматься своими делами, оставив меня наедине с мыслями. Я долго сидела, пытаясь найти верное решение. Пока сидела, накручивала ниточку на палец, задумав вопрос. Мамины слова засели в моей голове. Последний виток ниточки на пальце дал мне ответ, и я пошла осчастливливать родного человека.
В комнате был включен телевизор. Играла музыка. По непостижимому стечению обстоятельств по телевизору показывали фильм про Мэри Поппинс. Я поразилась этому совпадению. А мама, улыбаясь и показывая мне на экран, сказала:
– Вот! Вот, смотри, Динка, какая ты будешь красивая, как Мэри Поппинс. В синем платье с белым воротничком и в шляпке.
– И вместо указки… зонтик… – продолжила я мечтательно.
Мама будто не слышала меня, она продолжала:
– И принесет тебя ветром в какой-нибудь садик, где всё в цветах и детях. И ты будешь порхать, как бабочка, и петь песню, что ты леди Совершенство.