Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре
Шрифт:
— И все-таки, доктор, прошу именно сейчас…
Доктор взял его за руку.
— Может быть, вы помните историю с двумя красными мадьярами тогда, в девятнадцатом году, под Киевом?..
— Как же, еще бы не помнить.
— Тогда расскажите.
И Аркадий, жадно глотая воду из протянутого ему стакана, начал рассказ о том сером дне, когда его рота лежала в цепи, о том, как вражеским снарядом была разбита полевая кухня и как помполка послал его в штаб, чтобы позаботиться о голодных бойцах. А потом неожиданная встреча с двумя всадниками, которых он принял сначала за своих, потом за петлюровцев, и холодный ствол винтовки у виска, как сама смерть — беспощадная и неуловимая. Но, к счастью, это были свои — красные.
— Странно, очень странно, — сказал доктор. — Сейчас вы ничего не помните… А у нас записано: «И у одного из них с правой стороны не хватало на груди медной пуговицы…».
— Нет, этого я не помню.
— Это у вас в подсознании, — тихо сказал доктор, — и навсегда [2] .
И все же самой резкой, незатухающей болью — воспоминание о том дне, когда его исключили из партии. На целых два года…
«А все нервы, — думал Аркадий. — Сильно истрепанные боями нервы. Власть свою командирскую превысил. Отдал приказание в сердцах, а подчиненные перестарались. Одним словом, напартизанил. А за это теперь по голове не гладят, нет, не гладят… Вот и пиши в документах, в графе «партийное положение»: «Бывший член РКП(б), с 1918 по 1922 г. Исключен на два года из партии за жестокое отношение к пленникам».
2
В основу этого эпизода положен малоизвестный автобиографический рассказ А. Гайдара «Первая смерть», опубликованный в газете «Звезда» 26/IX 1926 года.
«Бывший… жестокое отношение…» Разве он жестокий человек! — горько раздумывал Аркадий.
Апрельским днем Аркадий вышел из госпиталя. В руках у него документ, подписанный М. В. Фрунзе, в котором говорится, что он, Аркадий Петрович Голиков, командир 58-го Отдельного полка, по болезни зачисляется в резерв.
Казалось, все кончено. Куда идти, что делать в «гражданке»? И кому он, Аркадий, нужен в Москве, продуваемой теплым апрельским ветром?
По улицам Москвы бегали шустрые мальчишки-газетчики и, размахивая пачкой свежих газет, громко выкрикивали:
— Последние новости! Последние новости! Только в «Известиях»! Демобилизованных красноармейцев встречают как генералов! Спешите прочитать!
Прохожие останавливались, брали у мальчишки свежий номер газеты, потом, порывшись в карманах, совали ему монетку и шли дальше, на ходу читая газету.
Убегал один газетчик, и, словно из-под земли, на его месте вырастал второй.
— Спешите прочитать! — кричал он, размахивая над головой газетой. — Только в «Правде»! Читайте статью «В Польше бунтуют горняки». Сегодня и завтра выдающаяся мировая фильма «Смерть Дантона»… Купите газету, товарищ военный!
Аркадий протянул мальчишке деньги.
— Это много, дяденька военный! Ты обсчитал себя! — шмыгнув носом, пояснил мальчишка.
— Бери, бери, чего уж считать.
Да, жизнь идет своим чередом. Аркадий пробежал глазами газетные столбцы и, скомкав газету, сунул ее в карман. А что ему, отставному командиру, делать, куда податься?
Аркадий присел на свободную скамейку и попытался вспомнить прошлое: Арзамас, товарищей, фронтовых друзей. Вспомнился взвод шестых киевских курсов, Яша Оксюз…
Дальше в памяти был провал. Людей Аркадий не помнил, помнил события — дымное, шумное время. Значит, правильно говорят врачи…
Сам того не замечая, Аркадий начал говорить вслух. Вдруг кто-то дотронулся до его плеча.
Это был мальчишка — разносчик газет.
— Дяденька, а дяденька военный! Ты что это? А? Я уж все газеты продал, а ты все сидишь и сидишь. Ну что ты молчишь? Заболел? Да? Тебя обидели? Ну скажи!
Аркадий поднял голову и поглядел прямо мальчугану в глаза.
— А, это опять ты, «последние известия»?
— Ну конечно, я.
— Угадал, малыш, плохо мне. Вот какие у меня последние новости.
— А почему плохо?
— В запас меня отчислили, малыш… Ну как бы тебе объяснить? Не нужен я теперь никому… И никто мне не хочет помочь, — выдохнул Аркадий.
Мальчуган почесал затылок, что-то обдумывая и соображая, и вдруг просиял:
— Я тебе, дяденька, помогу! Ей-богу, помогу!
— Как же ты поможешь? — усмехнулся Аркадий. — И чем?
— Спрашиваешь! У меня во мускулы какие! — Мальчуган согнул руку. — Потрогай, дяденька, кому хочешь дам сдачи!
— Спасибо, малыш. Только бить никого не надо. Тут другое дело, — проговорил Аркадий.
— Дяденька, пойдем лучше к нам, мамка уж с работы, наверно, пришла. Накормит. И братан у меня партийный. Мы тебе поможем… Ей-богу, поможем. Вставай и шинель застегни, ведь простудишься!
Аркадий улыбнулся. Какой забавный парень: «Мамка накормит, мы тебе поможем…».
— Ну, раз такое дело — пошли. Звать-то тебя как?
— Сашкой. А если по имени и отчеству, то Александр Иванович.
— А далеко твой дом, Александр Иванович?
— Ей-богу, недалеко, вот совсем же рядом!
Аркадий и сам не знал, почему пошел к Сашке. Чем-то подкупил его этот забавный малыш. Он сидел в теплой, бедно обставленной комнате, обжигался горячим борщом и слушал певучий голос Сашкиной матери, которая убеждала, что все образуется, что все будет в порядке, на то, мол, она и Советская власть существует, чтобы людям помогать.
На душе у Аркадия стало как-то теплее, и реже дергались губы, и серебряные молоточки не так настойчиво колотили в голове.
Хорошо у доброго человека Сашки и его славной мамы, а все же что-то нужно делать. И тогда созрело решение…
Шел 1924 год. Аркадий уехал в Арзамас. На этот раз ненадолго. Здесь он встретился с отцом. Еще в июле 1922 года Петр Исидорович вернулся домой, демобилизованный по болезни. В Арзамасе его избрали членом Арзамасского исполкома и назначили председателем районного союза потребительских обществ.