Жизнь, театр, кино
Шрифт:
– Иди сейчас с суфлером, - не давая мне раздумывать, продолжал он, - садись и учи. Обедай, лежи, а суфлер тебе будет читать, читать, читать. Что бы там ни было, сыграй сегодня обязательно. Это дело твоей чести. И не только твоей - нашей общей. Они вас бьют опытом, а ты им покажи, что опыт дело наживное. Понятно?
– Понятно, - ответил я, но не потому, что меня убедили его доводы, а потому что во мне начала пробуждаться моя актерская сущность - любовь к импровизации!
Жить в образе, импровизируя по ходу действия, - для меня всегда было огромным наслаждением. Я вспомнил, как Мейерхольд разрешил мне
| ' ; *г– " ' 'г Шь | «л? |
| Ил | I Wv Li |
| , ,* -aJVw* |
Казанский Большой драматический театр. В пьесе 'Рельсы гудят' В. Киршона я играл небольшую роль Злобина, инструктора
чечетки
Прихожу вечером на спектакль, сидим мы вдвоем. Мне уже сделали стол в уборной рядом с Наумом Соколовым, со мной он не разговаривает. Соколов играет главную роль, авантюриста Аметистова и уже почти одет и загримирован. Я же тихо шепчу текст и думаю, как мне загримироваться. Примерил и подобрал усы, так... растрепал волосы... нет, не греет, нужна деталь, характерная черта... Вижу, лежит красная косынка на чьем-то столе. Эврика! Так ведь у управдома флюс! Ну, конечно! Ведь он ходит целый день по квартирам, по двору... сквозняки... простудился и,
естественно, флюс. Я подвяжу платком щеку, и это даст мне возможность делать паузы. Я могу даже простонать где-то... болят зубы... а в это время услышу суфлера.
Казанский Большой драматический театр. В Казани я сыграл роль Коко в 'Плодах просвещения' Л. Н. Толстого. Ставил пьесу
режиссер А. Л. Гоипич
Взял платок, подложил туда ваты и завязываю. У меня получился на макушке большой узел с двумя концами, похожими на заячьи уши. Смотрю на себя в зеркало - лицо смешное: усы ершом, глаза, естественно, испуганные и
печальные, красным платком подвязана щека и вата торчит. Я легонько качнул головой - заячьи ушки запрыгали. И вдруг в зеркале вижу перекошенное лицо Наума Соколова:
– Снимите платок...
– Нет, я не могу снять, потому что у управдома болят зубы.
– А я говорю - снимите, иначе вам будет худо!
Я молчу и продолжаю учить текст.
– Тогда наденьте на голову эту шапку.
Я надел подброшенный им какой-то картузик, заячьи уши скрылись. Посмотрел в зеркало - тоже неплохо!
А Соколов свое:
– Чтобы этих ушей я на сцене не видел! Ходите в картузе!
Казанский Большой драматический
Мы пошли на сцену. Соколова всегда встречали аплодисментами. А в "Зойкиной квартире" он имел особый успех. Он уже отыграл первый акт. И вот во втором акте появилась фигура больного человека, с парусиновым портфелем, в сапогах - этакий замызганный управдом.
Соколов остановился (я шел за ним), посмотрел на меня, пожал плечами и, подмигнув зрителям, сделал смешную гримасу, которая означала: "Ну и ну! Посмотрите, мол, что за фигура!".
Его мимика вызвала оживление и аплодисменты в зале. В общем он меня сразу же, с места в карьер, как говорится, "приложил" и только после этого дал свою реплику: "Что вам нужно?".
Я снял свой картузик, сказал:
– Здравствуйте!
– и мотнул головой. Мои заячьи уши очень мягко и кокетливо кивнули, и публика сразу насторожилась. Соколов вытаращил на меня глаза и прошипел, не разжимая губ:
– Наденьте картуз...
| |
| Казанский Большой драматический театр. Слепое подражание Вс. Мейерхольду испортило веселый водевиль В. Катаева 'Квадратура круга' |
Но я, проговорив свой текст, снова покачал головой, и уши опять кивнули. Публика оживилась, и кто-то даже зааплодировал. Я надел картуз. Мы были квиты. Я видел, как он что-то мучительно обдумывает. Перед самым моим уходом со сцены, налив из графина воды в стакан, он протянул его мне и, глядя в зал, сказал, конечно, не по тексту:
– Страдает! Ишь какое лицо! Таким лицом хорошо полы натирать! На, выпей!
Кто-то засмеялся, кто-то хлопнул в ладоши, но было ясно, что эта грубая и оскорбительная отсебятина успеха не имела. Публика затаила дыхание. Я почувствовал, что она ждет от меня достойного ответа. Я поклонился:
– Спасибо за ласку! Мы не пьющие!
– и, сняв картузик, покивал "зайчиком".
Зал проводил меня дружными и бурными аплодисментами. Он был на моей стороне.
В антракте Соколов взглянул на меня через зеркало и сказал, как мне показалось, примирительно:
– Ну и ну, молодой да ранний. Посмотрим дальше. Чудеса!
Казанский Большой драматический театр. После спектакля 'Амба' я с трепетом приступил к работе над ролью Людовика XIV
в 'Соборе Парижской богоматери'
А дальше мы снова встретились в "Любови Яровой". Пьеса только что великолепно прошла в московском Малом театре, где особый успех имели В. Пашенная и С. Кузнецов. Баку тут же откликнулся на новую советскую пьесу. Соколов, получив роль Шванди, ужасно нервничал, надо ведь переиграть Кузнецова! Ставит спектакль Федоров, Шлепянов делает декорации. Федоров мне говорит: