Жизнь-в-сновидении
Шрифт:
С того дня я старалась задавать поменьше вопросов, чувствуя себя неподготовленной к его ответам. Наши встречи приобрели характер ритуалов, в которых я делала все возможное, чтобы быть под стать старику в его изысканном испанском. Я часами сидела в своей комнате, перерывая всевозможные словари в поисках новых или устаревших слов, которые произвели бы на него впечатление.
Однажды утром, ожидая, пока смотритель принесет завтрак, я впервые оказалась в его комнате одна. Мне попалось на глаза странное старое зеркало и я принялась тщательно
— Это зеркало поймает тебя в ловушку, если будешь смотреться в него слишком долго, — произнес голос у меня за спиной.
Ожидая увидеть смотрителя, я обернулась, но обнаружила, что в комнате никого нет. Охваченная страстным желанием поскорее добраться до двери, я чуть не опрокинула одну из скульптур, стоявших возле меня, и машинально протянула руку, чтобы поправить ее, но не успела дотронуться, как мне почудилось, будто неопределенным круговым движением фигура отдалилась от меня, а затем с поразительно человеческим вздохом заняла первоначальное положение.
— Что случилось? — спросил смотритель, входя в комнату. Он поставил большой поднос на свой шаткий столик и, глядя на мое помертвевшее от ужаса лицо, снова спросил, что же произошло.
— Иногда у меня появляется ощущение, что эти монстры живые и наблюдают за мной, — произнесла я, кивая в сторону ближайшей скульптуры. Увидев его серьезное лицо, на котором не было и тени улыбки, я поспешила заверить, что назвала их монстрами, имея в виду не уродство, а скорее их громадные размеры. Сделав несколько судорожных вдохов, я повторила, что эти скульптуры кажутся мне живыми.
Украдкой оглядевшись и понизив голос до еле слышного шепота, он произнес:
— Они живые.
Я была так поражена, что начала лепетать что-то о том, как однажды вечером впервые обнаружила его комнату, привлеченная мрачным шепотом ветра, шевелившего занавеску у разбитого окна.
— Еще тогда они показались мне монстрами, — призналась я с нервным смешком, — чужими духами, наполняющими сумеречные тени.
Пошевелив губами, смотритель пристально поглядел на меня, затем медленно обвел взглядом комнату.
— Давай-ка лучше обедать, — сказал он в конце концов, — иначе все остынет.
Он придвинул мне стул и, когда я удобно уселась, добавил дрогнувшим голосом:
— Ты права, когда называешь их духами. Ведь они — не скульптуры, они — измышления. Их представил себе из образов, промелькнувших в других мирах, один великий нагваль, — пояснил он таинственным тоном.
— Мариано Аурелиано? — спросила я.
Он покачал головой и ответил:
— Нет, его звали Элиас. Он гораздо старше.
— А почему эти измышления стоят в твоей комнате? Разве этот великий нагваль сделал их для тебя?
— Нет, я только присматриваю за ними.
Поднявшись, он сунул руку в карман, достал аккуратно сложенный белый носовой платок и принялся смахивать пыль с ближайшей скульптуры.
— С тех пор, как я стал смотрителем, следить за ними — моя обязанность. Когда-нибудь с помощью всех этих чародеев, которых ты здесь видела, я должен буду вернуть их обратно.
— А куда именно?
— В никуда, в пространство, в вакуум.
— И как ты собираешься это сделать?
— С помощью той же силы, которая доставила их сюда в первый раз. Силы сновидения-наяву.
— Если ты умеешь сновидеть так же, как все эти маги, — начала я осторожно, изо всех сил пытаясь скрыть нотки торжества в голосе, — значит, ты и сам должен быть магом!
— Да, но я не такой, как другие.
Его искреннее признание привело меня в замешательство.
— А в чем же разница?
— А, — отмахнулся он — абсолютно во всем. Но сейчас я не могу объяснить этого. Если я расскажу, ты только разозлишься, станешь еще более замкнутой. Когда-нибудь, однако, ты поймешь все сама, без посторонней помощи.
Я отчаянно пыталась спросить что-нибудь еще, но почувствовала, что все смешалось у меня в голове.
— А ты можешь сказать, откуда нагваль Элиас взял эти измышления?
— Он увидел их в сновидениях и захватил, — ответил смотритель. — Некоторые из них — только копии, которые он снял с тех, что не смог забрать с собой. Остальные — настоящие, привезены отовсюду этим великим нагвалем.
Я не верила его словам, но продолжала:
— А зачем нагваль Элиас принес их?
— Они сами его об этом попросили.
— Зачем?
Разведя руками, смотритель прервал мои исследования и пригласил меня заняться обедом. Его нежелание удовлетворить мое любопытство только усилило мой интерес. Я не могла понять, почему он не хочет говорить об этих хитроумных штуках, а только уклоняется от ответов. Ведь он запросто мог все мне рассказать.
Мы быстро покончили с обедом и он попросил меня достать его раскладную койку из кладовки. Зная его вкусы, я разложила ее перед занавешенной французской дверью. Удовлетворенно вздохнув, он лег, откинув голову на маленькую квадратную подушку, наполненную сушеными бобами и маисовыми зернами, которая была пришита в изголовье. Он утверждал, что она приносит сладкие сны.
— Теперь я готов немного вздремнуть, — сказал он, отпуская ремень на своих штанах.
Это был вежливый способ отделаться от меня.
Раздосадованная его отказом говорить о скульптурах, я свалила нашу посуду на поднос и вылетела из комнаты. Его храп провожал меня всю дорогу до кухни.
Из патио слышался звон гитарных струн.
Я машинально потянулась за фонариком, который держала возле гамака, и посмотрела на часы. Было немногим за полночь. Завернувшись потуже в одеяло, я на цыпочках вышла в коридор, ведущий в патио.