Жизнь за гранью жизни
Шрифт:
ГОЛОСА ИЗ ЗАГРОБНОГО^ИРА
что за эти безделушки можно выручить солидную сумму. По причине вышеизложенно, лорд Кентервиль, я, как вы понимаете, не могу согласиться, чтобы они перешли к кому-нибудь из членов моей семьи. Да и вообще вся эта бессмысленная мишура, необходимая для поддержания престижа британской аристократии, совершенно ни к чему тем, кто воспитан в строгих и, я бы сказал, непоколебимых принципах республиканской простоты. Не скрою, впрочем, что Вирджинии очень хотелось бы сохранить, с вашего позволения, шкатулку в память о вашем несчастном заблудшем предке. Вещь эта старая, ветхая, и вы, быть может, исполните ее просьбу. Я же со своей стороны, признаться, крайне удивлен, что моя дочь проявляет такой интерес к средневековью, и способен объяснить это лишь тем, что Вирджиния родилась в одном из пригородов Лондона, когда миссис Отис возвращалась из поездки в Афины.
Лорд Кентервиль с должным вниманием
– Дорогой сэр, - сказал он, - ваша прелестная дочь немало сделала для моего злополучного предка сэра Симона, и я, как и все мои родственники, весьма обязан ей за ее редкую смелость и самоотверженность. Драгоценности принадлежат ей одной, и если бы я забрал их у нее, я проявил бы такое бессердечие, что этот старый грешник - самое позднее через две недели - вылез бы из могилы, дабы отравить мне остаток дней моих. Что же касается их принадлежности к майорату, то в него не входит вещь, не упомянутая в завещании или другом юридическом документе, а об этих драгоценностях нигде нет ни слова. Поверьте, у меня на них столько же прав, сколько у вашего дворецкого, и я не сомневаюсь, что, когда мисс Вирджиния подрастет, она с удовольствием наденет эти украшения. К тому же вы забили.
мистер Отис, что купили замок с мебелью и привидением, и тем самым к вам отошло все, что принадлежало привидению. И хотя сэр Симон проявлял по ночам большую активность, юридически он оставался мертв, и вы законно унаследовали все его состояние.
Мистер Отис был весьма огорчен отказом лорда Кентервиля и просил его еще раз хорошенько все обдумать, но добродушный пэр остался непоколебим и в конце концов уговорил посланника оставить дочери драгоценности. Когда же весной 1890 года молодая герцогиня Чеширская представлялась королеве по случаю своего бракосочетания, ее драгоценности оказались предметом всеобщего внимания. И Вирджиния получила герцогскую корону, которую получают в награду все благонравные американские девочки. Она вышла замуж за своего юного поклонника, едва он достиг совершеннолетия, и они оба были так милы и так влюблены друг в друга, что все радовались их счастью, кроме старой маркизы Дамблтон, которая пыталась пристроить за герцога одну из своих семи незамужних дочек, для чего дала не менее трех обедов, очень дорого ей стоивших. Как ни странно, но к недовольным поначалу примкнул и мистер Отис. При всей своей любви к молодому герцогу он, по теоретическим соображениям, оставался врагом любых титулов и, как он заявлял, "опасался, что расслабляющее влияние приверженной наслаждениям аристократии может поколебать незыблемые принципы республиканской простоты". Но его скоро удалось уговорить, и, когда он вел свою дочь под руку к алтарю церкви святого Георгия, то на Ганновер-сквер и во всей Англии, мне кажется, не нашлось бы человека более гордого собой.
По окончании медового месяца герцог и герцогиня отправились в Кентервильский замок и на второй день пошли на заброшенное кладбище близ сосновой рощи. Долго не могли они придумать эпитафию для надгробия сэра Симона и под конец решили просто вытесать на ней его инициалы и стихи, начертанные на окне библиотеки. Герцогиня убрала могилу розами,
которые принесла с собой, и, немного постояв над нею, они вошли в полуразрушенную старинную церковку. Герцогиня присела на упавшую колонну, а муж, расположившись у ее ног, курил сигарету и глядел в ее ясные глаза. Вдруг он отбросил сигарету, взял герцогиню за руку и сказал:
– Вирджиния, у жены не должно быть секретов от мужа.
– А у меня и нет от тебя никаких секретов, дорогой Сесл.
– Нет, есть, - ответил он с улыбкой.
– Ты никогда не рассказывала мне, что случилось, когда вы заперлись вдвоем с привидением.
– Я никому этого не рассказывала, Сесл, - сказала Вирджиния серьезно.
– Знаю, но мне ты могла бы рассказать.
– Не спрашивай меня об этом, Сесл, я, правда, не могу тебе рассказать. Бедный сэр Симон! Я стольким этому обязана! Нет, не смейся, Сесл, это в самом деле так. Он открыл мне, что такое Жизнь и что такое Смерть, и почему Любовь сильнее Жизни и Смерти. Герцог встал и нежно поцеловал свою жену.
– Пусть эта тайна остается твоей, лишь бы сердце твое принадлежало мне, - шепнул он. Оно всегда было твоим, Сесл.
– Но ты ведь расскажешь когда-нибудь все нашим детям? Правда? Вирджиния вспыхнула.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ВОЗВРАТИВШИЕСЯ ИЗ НЕБЫТИЯ
ЛИТЕРАТУРА
1. Д. Г. Булгаковский. Из загробного мира. М., 1902.
2. Н. Ф. Сергиевский. Тайны загробной жизни. М., 1903.
3. Э. Б. Тайлор. Первобытная культура. М., 1939.
4. Фр. Смит, Р. Стеммен. Тайны загробной жизни. М., 1993.
5. С. Рязанцев. Философия смерти. СПб, 1994.
ЖИВЫЕ МЕРТВЕЦЫ
Несомненно, повод к созданию сказок, легенд и преданий о привидениях, о встающих по ночам из гроба мертвецах, вампирах давали имевшие место в действительности ужасные происшествия с заживо погребенными и ожившими людьми. Болезненный интерес к теме погребения заживо испытывал Эдгар Алан По. Герой одного из самых мрачных его рассказов, "Падение дома Эшеров", встречает смерть свою в объятиях "ожившего мертвеца". Мэделин, сестра хозяина дома, умирает после долгой мучительной болезни, и тело ее до похорон на несколько дней оставляют в подвальном склепе этого полуразвалившегося особняка. Однажды ночью, в разгар бури, снизу начинают доноситься ужасные звуки: с треском ломаются доски гроба, гулко лязгает тяжелая железная цепь... и вот уже на лестнице слышны чьи-то шаги. "Говорю вам, это она... Она уже вот за этой дверью!" - кричит Родерик Эшер, вне себя от ужаса. Дверь медленно открывается, и...
"...На пороге стояла леди Мэделин Эшер, высокая фигура ее была облачена в саван. Белая ткань темнела пятнами крови, и на изможденном теле ее были видны следы жестокой борьбы. Несколько мгновений она стояла, пошатываясь, в дверном проеме, затем Шагнула вперед, в приступе смертельной агонии повалилась на брата и стала падать на пол, увлекая за собой второй безжизненный труп".
Другой рассказ Э. По целиком посвящен этой животрепещущей теме.
Э. А. По ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЕ
Есть темы, проникнутые всепокоряющим интересом, но слишком ужасные, чтобы стать законным достоянием литературы. Обыкновенно романисту надлежит их избегать, если он не хочет оскорбить или оттолкнуть читателя. Прикасаться к ним подобает лишь в том случае, когда они освящены и оправданы непреложностью и величием истины так, например, мы содрогаемся от "сладостной боли", читая о переправе через Березину, о землетрясении в Лиссабоне, о чуме в Лондоне, о Варфоломеев ской ночи или о том, как в калькуттской Черной Яме задохнулись сто двадцать три узника. Но в этих описаниях волнует сама достоверность - сама подлинность - сама история. Будь они вымышлены, мы не испытали бы ничего, кроме отвращения.
Я перечислил лишь некоторые из знаменитейших величайших исторических трагедий, но самая их огромность потрясает воображение ничуть не меньше, чем ' зловещая сущность.' Мне нет нужды напоминать читателю, что из длинного и мрачного перечная людских несчастий я мог бы извлечь немало отдельных свидетельств подлинного страдания, гораздо более жестоких, нежели любое из этих всеобщих бедствий. Воистину, настоящее горе, наивысшая боль всегда единственны, неповторимы. И коль скоро испить до дна эту горькую чашу приходится лишь человеку, а не человечеству - возблагодарим за это милосердного творца!
Погребение заживо, несомненно, чудовищнее всех ужасов, какие выпали на долю смертного. И здравомыслящий человек едва ли станет отрицать, что это случалось часто, очень часто. Грань, отделяющая Жизнь от Смерти, в лучшем случае, обманчива и неопределена. Кто может сказать, где кончается одно и начинается другое? Известно, что есть болезни, при которых исчезают все явные призраки жизни, но, строго говоря, они не исчезают совершенно, а лишь
прерываются. Возникает временная остановка в работе неведомого механизма. Наступает срок, и некое незримое таинственное начало вновь приводит в двиэкение волшебные крыла и магические колеса. Серебряная нить не оборвана навеки, и златой сосуд не разбит безвозвратно. Но где в эту пору обреталась душа?
Однако, кроме неизбежного заключения априори, что соответствующие причины влекут за собой соответствующие следствия, и поскольку известны случаи, когда жизнедеятельность прерывается, не подлежит сомнению, что людей иногда хоронят заживо, - кроме этого общего соображения, опыт медицины и самой жизни прямо свидетельствует, что это действительно бывало не раз. При необходимости я мог бы сослаться на целую сотню самых достоверных примеров. Один такой случай, весьма примечательный и, вероятно, еще не изгладившийся из памяти некоторых читателей, имел место не столь давно в соседнем городе Балтиморе и произвел на многих потрясающее, неотразимое впечатление. Супругу одного из самых почтенных граждан - известного юриста и члена конгресса - постигла внезапная и необъяснимая болезнь, перед которой оказалось бессильно все искусство медиков. После тяжелых страданий наступила смерть или состояние, которое сочли смертью. Никто даже не подозревал, да и не имел причин подозревать, что она вовсе не умерла. Обнаружились все обычные признаки смерти. Лицо осунулось, черты его заострились. Губы стали белее мрамора. Глаза помутнели. Наступило окоченение. Сердце не билось. Так она пролежала три дня, и за это время тело сделалось твердым, как камень. Одним словом, надо было поспешить с похоронами, поскольку труп, казалось, быстро разлагается.