Жизнь. Дуэль. Судьба
Шрифт:
– Да причём тут Викентий? – взвилась Ляля – Ты же знаешь, что он не из таковских!
– Да что ты говоришь, дорогая? Ляля! Ты, действительно, блаженная или тебе так удобно? Просто удобно и всё?!
– Что ты хочешь этим сказать? – трусливо сморгнула Ляля.
– А то, что у колодца и не напиться? Ты сама – то веришь в то, что в этом злосчастном борделе он выступал в роли статиста? – Эля устало взмахнула рукой, прошла в кухню, не приглашая и не прогоняя свою такую любимую и такую ненадёжную глупую подругу.
Лялька приплелась в кухню, как приговорённая, потеряно, на ощупь уселась на
До самого Элиного прощения. Сверкала преданно на Элю глазами, виноватилась бровками, губками, вздыхала, короче: полный набор сироты казанской!
Но бушевала и гневалась Эля не долго, не особо – то она и переживала измену Эрика, в основном её волновало одно: как бы теперь Эрик её не смахнул, как крошки со стола, стеля коврик удачной карьеры под ноги новой пассии.
Эрик не смахнул, проявил благородство, слегка изменил сетку вещания, освободив пятнадцать погодных минут для своей Мальвины, больше та бы и не потянула, так как чело её интеллектом отнюдь обезображено не было даже самую малость.
И как – то быстро устаканились последствия этой Элиной потери, а в один из субботних вечеров наконец созрел и позвонил Серёжа, тот Серёжа, встреченный ими с Лялей на выходе из ресторана, на их пути к бегству со скучного юбилея.
Видать, не дождавшись Элиного звонка, выканючил номер телефона у Ляльки. Позвонил и пригласил поужинать. Эля согласилась, хотя даже не помнила его лица, только смутные Лялькины характеристики, разрозненными листиками считывались в мозгах: талантливый, щедрый и весёлый.
Талантливый, щедрый и весёлый буквально очаровал Элю в первый же вечер. Невооружённым взглядом было видно, что мозги у Сергея в правильном месте находятся.
Балагурил он не переставая, выдавал в пространство остроумные спичи и тосты, сверкал эрудицией, подарил свой новый дамский роман в красивом переплёте, после ресторана подвёз Элю домой, на ступеньках попрощался и исчез в ночи, одарив умопомрачительной улыбкой и коротким: «Позвоню!»
И Эля неделю эпилептически билась у телефона, хотела уже звонить Ляльке, но находясь с ней в свежей ссоре, сдержалась, а страх потерять этого ещё совершенно чужого, но уже своего мужчину холодил сердце. Он, оказывается, уже нравился ей, нравился полностью по всем статьям (включая хвостик). Жизнь пощадила Сергея, потратила его всего – ничего, самую малость.
Проредила волосы, собрав их в тощий хвостик, но лицо и торс уберегла от возрастной расплывчатости и невнятности. Несмотря на богемный образ жизни, он выглядел на все сто и, как выяснилось позже, был любимцем дам, тех самых дам, для которых кропал свои романы тоннами.
Ждать пришлось целых две недели, и когда Эля устала спать в обнимку с телефоном, боясь прозевать звонок, телефон задребезжал, запел и соединил два готовых к любви сердца и тела.
Эля бросилась в роман, как из окна выпала, твёрдо веря, что вот сейчас, в сорок лет и дано ей познать любовь, нежность и страсть в избытке. Как в математической задачке, навстречу ей двинулся мужчина, готовый идти на край света не только за любовью, но и за любой женщиной, которая ему эту любовь посулит.
Эля посулила
Гонорары валились на него обильным снегопадом. Был любимый постоянно рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки. Сидел в обставленном Элей кабинете и кропал на компьютере свои шедевры.
Но вот тут – то и появились те подводные камни, которые служат фундаментом для хорошего, но грустного романа. Сергей черпал своё вдохновение в компании Бахуса. Бутылки звякали друг о дружку в кабинете за монитором компьютера, неожиданно вываливались из кухонных шкафчиков, подкатывались под ноги в стерильной ванной.
Эля развернула борьбу с зелёным змием, спасая талант, а заодно и потенцию любимого мужчины. Мужчина был в корне не согласен с трезвым образом жизни. Он считал, что и таланта, и потенции у него на две этих самых жизни, но это при условии наличия того самого жизненного бензина, которым являлся алкоголь.
Начались ссоры и взаимное недовольство. Сергей сбегал плакаться в жилетку к Ляле. Ляля принимала, угощала и выслушивала. Она давно была по маковку влюблена в Сергея, но не признавалась в этом даже себе.
Началось это духовное рабство с прочтения произведений потенциального мужа подруги. Ляля должна была убедиться, что предоставила Эльке не кота в мешке.
Перечитала всё, что успел накропать романист и влюбилась сначала в творения, а потом уже плавно, не отдавая себе отчёта, и в писателя.
Она часами просиживала с ним на ночной кухне, слушала про его задумки, закручивала с ним вместе какие – то невероятные сюжетки новых историй любви и была счастлива своим соучастием.
Брутальный муж дома бывал редко, набегами. Он мотался по всей стране с объекта на объект. Сергея, как мужчину не воспринимал, видимо, его крепко вводил в заблуждение хвостик писателя, ну и звание мужа лучшей подруги жены тоже как – то вносило элемент безопасности в эту странную дружбу.
Очень скоро Ляля стала для Сергея необходимым человеком. В её пепельной головке произрастали такие запутанные коллизии людских отношений, такой простор фантазии от неё струился, что бывалый мэтр покачивал в восхищении своей красивой лысеющей башкой:
– Лялька! Да ты же кладезь! Как же ты лихо и быстро проворачиваешь в своей голове все возможные завтрашние последствия сегодняшних поступков моих героев? Тебе же надо самой писать! Давай! Я помогу!
Но Лялька только смеялась, откинув свою симпатичную голову, и слушать не хотела ни о каком своём гипотетическом творческом пути. Она раздавала своему божку направо и налево гладенькие, уже огранённые бриллианты сюжетов и мыслей и была счастлива тем, что была причастна и допущена в «святая святых» писательской души». Так и жили: Эля со своей войной, писатель с редко просыхающей музой, а Ляля со своей преступной тайной.
В Элиной никак не налаживающейся семейной жизни, была ещё одна грустная сторона. Сергей был единственным сыном сумасшедшей еврейской мамы и единственным горячо любимым племянником такой же сумасшедшей тёти, сестры своей матери.
Конец ознакомительного фрагмента.