Жизненный план
Шрифт:
— Нет! Вы не поняли? Мне нет дела до ее воли!
Он встает и отходит к окну. Профиль на фоне небоскребов, спрятанные в карманы руки — его поза напомнила мне греческого философа, созерцателя, постигшего тайны жизни.
— Элизабет убедила меня, что поступает вам во благо, напоминая о давних целях. Она предупреждала, что вы можете сопротивляться, но я не верил. — Проводит рукой по волосам и поворачивается ко мне: — Простите.
Мягкость его голоса и обеспокоенность заставляют пойти на попятную.
— Откуда вам было знать? Она сама верила,
— Она считала, что вы несчастны?
Опускаю глаза.
— Вовсе нет, это же глупо. Мама всегда видела меня улыбающейся. Она любила повторять, что я родилась с улыбкой на лице.
— Но что скрыто за улыбкой?
Мягкие интонации, прямой вопрос застают меня врасплох. Решаю держать язык за зубами. Внезапно вспоминаю маленького Тревора, красного от счастья и радостно хохочущего. Как-то мама сказала, что маленькая я была точной копией Тревора. Интересно, куда оно ушло с годами, это состояние благословенного счастья? Вероятно, туда же, куда уходит детство и юность.
— Я совершенно счастлива. Почему должно быть иначе?
Брэд печально улыбается в ответ.
— Конфуций говорил, что путь к счастью лежит через комедийные репризы.
Улыбаюсь тому, как смешно он изображает китайский акцент.
— Ха-ха. И еще Конфуций говорил, что женщинам без чувства юмора лучше держаться подальше от комедийных шоу.
Посмеиваясь, Брэд возвращается на место. Он садится на самый край кресла и наклоняется ко мне так близко, что его руки почти касаются моих.
— Я вам помогу, — произносит он, — если хотите, я буду рядом.
— Вы? — Смотрю на него так, словно он только что согласился на двойное самоубийство. — Но зачем вам это?
Он откидывается в кресле.
— Это будет бомба.
— Вы предлагаете выступать… дуэтом?
Брэд смеется:
— Боже упаси! Я буду рядом, но в качестве зрителя — стану смотреть на вас из зала.
— Опа! — Глаза едва не вылезли из орбит.
— Вы правильно поняли.
— Почему вы так добры ко мне? Мама внесла это в договор? Она вам заплатила?
Я ожидала, что он рассмеется, но этого не произошло.
— В каком-то смысле. Понимаете, в марте Элизабет принимала участие в сборе средств фонда борьбы с болезнью Альцгеймера, а я был одним из организаторов. Так мы и познакомились. Три года назад моему отцу тоже поставили страшный диагноз.
Так вот откуда эта грусть в глазах.
— Мне очень жаль.
— Да, мне тоже. Уже казалось, что мы ничего не сможем сделать, но ваша мама пожертвовала внушительную сумму и помогла продлить ему жизнь.
— И вы чувствуете себя обязанным? Это же глупо. Мама очень часто совершала подобные поступки.
— На следующей неделе мне доставили пакет с мылом, шампунями, лосьонами и прочими штуками от «Боулингер косметик». Он предназначался моей маме.
— Маме? Погодите, кажется, вы сказали, что отцу…
— Все верно.
Я не сразу смогла сложить все кусочки головоломки воедино.
— Ваша
— Именно. Она плакала, когда я передал ей пакет. Пока она заботилась об отце, совсем позабыла о себе. Элизабет хотела подарить маме радость.
— Да, мама была такой. Самая добрая и внимательная из всех женщин на свете.
— Она святая. Потом она попросила меня стать ее душеприказчиком и в деталях рассказала о своем плане. Я дал слово, что исполню все до последней детали. — На лице появилось выражение непоколебимой убежденности. — И поверьте мне, я сдержу слово.
Глава 6
В отсутствии необходимости работать есть свои преимущества, особенно для того, кому надо за несколько дней подготовить комедийные сценки. Борюсь с желанием украсть идею, подсмотренную на комедийном канале, но знаю, что мама бы этого не одобрила. Вместо этого берусь за дело и целую неделю брожу по городу. Все услышанное и увиденное кажется мне удивительно смешным и дает богатую пищу для фантазии. В надежде полностью исключить или хотя бы свести к минимуму возможность провала, часами репетирую перед зеркалом, оттачиваю жесты и мимику. Все дни ощущаю, как желудок скручивается в тугой узел, глаза окаймляют живописные черные и красные круги.
Внезапно мне приходит в голову, что намерение мамы не было таким с самого начала. Поставив организацию комедийного шоу в самое начало списка, она хотела отвлечь меня от тревожных и печальных мыслей о ней. К сожалению, она добилась обратного. Элизабет Боулингер ничего так не любила, как веселый смех. Каждый раз, когда мне доводится услышать нечто уморительно смешное или то, что заставляет просто улыбнуться, я мечтаю сразу же поделиться с мамой. Будь она жива, я бы позвонила и сказала: «Хочу рассказать тебе смешную историю».
Именно это она и любила. Бывало, умоляла рассказать сразу, но чаще приглашала на ужин. Однажды, когда мы только налили вино, она наклонилась ко мне и вцепилась в руку со словами: «Давай же, дорогая, я ждала целый день».
Я начала рассказ, неизменно приукрашивая, используя различные интонации и звуковые эффекты. Даже сейчас я слышу ее заливистый смех, вижу, как она вытирает слезы в уголках глаз…
Замечаю, что улыбаюсь, и понимаю, что впервые со дня смерти мамы воспоминания о ней не причиняют боль.
Такого результата и добивалась женщина, любившая веселый смех.
Ночь перед выступлением. Я лежу без сна, нервная и переполняемая тревогами. Свет уличного фонаря пробирается сквозь деревянные жалюзи и падает на грудь Эндрю. Приподнимаюсь на локте и с интересом разглядываю светлую дорожку. Грудь вздымается, и одновременно с его губ слетает едва уловимый звук. Собираю всю силу воли, чтобы не провести рукой по гладкой коже, пахнущей маслом для тела. Руки Эндрю скрещены на идеально плоском животе, лицо безмятежно спокойное и напоминает мне последний виденный мной облик мамы.