Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

де Кок Анри

Сафо. Помпейская фреска

У поэта Домохара читаем:

Светом чарующим блещут ее лучезарные очи,Творческий дух отражая, ключом животворным кипящий…Это лицо, озаренное мыслью и вместе улыбкой,Нам говорит, что слились в ней счастливоКиприада и Муза.

По возвращении Сафо из Сицилии между «десятой музой» и «ненавистником тиранов», поэтом Алкеем, ее товарищем по изгнанию, завязался роман, не имевший, однако, никаких серьезных последствий. Алкей, конечно, не мог не увлечься изящной, богато одаренной талантами девушкой. Называя предмет своей страсти «пышнокудрой, величавой, приятно улыбающейся», поэт заявляет, что хотел бы признаться ей в любви, но не решается: «Сказал бы, но стыжусь». Сафо ответила: «Когда бы то, что высказать ты хочешь, прилично было, стыд навряд смутил тебя». Несомненно, они были близки между собою, но близость эта не перешла пределов товарищества.

Вскоре после этого Сафо вышла замуж, за кого – неизвестно, спустя год родила дочь, названную в честь бабки Клеидой. Вот она пишет:

Дитя у меня есть родное,Прелестное, точно цветочек,Сияющий пышной красою!..Я милой КлеидыНе дам за нее злато Лидии,Дитя мне дороже Лесбоса!..

Но безжалостная судьба недолго позволила ей наслаждаться семейным счастьем. Муж и горячо любимая дочь вскоре один за другим спустились в мрачное царство Галеса. Лишенная семьи, Сафо всецело отдается поэзии и переносит всю страстность своей натуры на - лесбийских девушек.

В те далекие времена на родине Сафо были женщины, известные своими противоестественными нравами, положившими начало так называемой «лесбийской любви». Отличаясь необыкновенным любострастием, они не удовлетворялись одними мужчинами и заводили сношения с себе подобными. То, что теперь считается отвратительным пороком, тогда не находили позорным, и лучшие писатели Греции и Рима прославляли лесбийских женщин на всевозможные лады. Лесбиянки, помимо любовников, имели любовниц, возле которых возлежали на пирах, убаюкивали ночью в своих объятиях и окружали нежнейшими заботами. «Лесбиянки не любят мужчин», – восклицает греческий философ и сатирик Лукиан. Изобретение этой «лесбийской» или «сафической» любви почему-то приписывали Сафо. Однако тот же Лукиан в своих «Диалогах» протестует: «Женщины Лесбоса, – говорит он, – действительно были подвержены этой страсти, но Сафо нашла ее уже в обычаях и нравах своей страны, а вовсе не изобрела сама».

Новейшие критики, главным образом немецкие, относятся с полнейшим недоверием к свидетельству древних писателей, тем не менее немногие дошедшие до нас стихотворения Сафо разбивают скептицизм высоконравственных немцев. Да и трудно отрицать существование «лесбийской любви», когда «царица поэтов» является прямой ее выразительницей. Сафо должна любить, обожать, поклоняться всему, что истинно прекрасно, а что прекраснее женщины?..

В это время Сафо становится во главе риторической школы, существовавшей в Митиленах, хотя некоторые писатели утверждают, что она сама основала ее, назвав «Домом Муз», куда стремились не только лесбиянки, но и чужеземки. Из многочисленных ее учениц особенно прославились: Эрина Феосская, Миртис Антодонская, Анагра Милетская, знаменитая Коринна Танагрская, Андромеда и Аттида, две последние, впрочем, только благодаря стихам Сафо, давшим им бессмертие. Страсть к подругам, несомненно, возбуждала в ней необыкновенный экстаз. Высказанное предположение получает подтверждение при чтении оды «К моей любовнице»:

Блаженством равен тот богам,Кто близ тебя сидит, внимаяТвоим чарующим речам,И видит, как в истоме тая,Из этих уст к его устамЛетит улыбка молодая.И каждый раз, как только яС тобой сойдусь, от нежной встречиТрепещет вдруг душа мояИ на устах немеют речи,И чувство острое любвиБыстрей по жилам пробегает,И звон в ушах… и бунт в крови…И пот холодный проступает…А тело, – тело все дрожит…Цветка поблекшего бледнееМой истомленный страстью вид…Я бездыханна… и, немея,В глазах, я чую, меркнет свет…Гляжу, не видя… сил уж нет…И жду в беспамятстве… и знаю —Вот, вот умру… вот умираю.Перевод В. В. Крестовского.

Что бы ни говорили немецкие критики, трудно поверить, что вышеприведенные строфы продиктованы только дружбой; к тому же и само заглавие не оставляет сомнений. Невозможно, чтобы та, которой посвящены эти строфы, не занимала видного места в жизни Сафо. Это – пароксизм страсти, чувствуется, что женщина обезумела от любви и в самом деле вне себя, что ее энтузиазм является последней каплей и что, трепеща от желаний, она действительно способна умереть. Это ревнивая и горькая жалоба на хладнокровие или равнодушие той, к которой она питала пылкую страсть.

Возьмите другое стихотворение: «Любовь, разбившая мои члены, снова обуревает меня, сладострастная и лукавая, точно змея, которую нельзя задушить. Аттида, ты ненавидишь воспоминание обо мне и стремишься к Андромеде»…

Итак, как видите, у Сафо были соперницы, она пережила все мучения ревности, глядя на подругу, которая предпочла ей другую. В бессонную ночь она зовет Аттиду, «обожаемую любовницу», на свое одинокое ложе и призывает смерть, не будучи в состоянии покорить бесчувственное сердце.

«Мои песни не трогают неба, – жалуется она, – молитвы Андромеды услышаны, а ты, Сафо, напрасно молишь могущественную Афродиту!» Что может быть драматичнее чувств, поочередно бушующих в ней! «Мое горе, – говорит она с тоскою, – тайна моего сердца… Когда-то, Аттида, я любила тебя!»…

Форма ее стихотворений напоминает любовные монологи, по которым легко уследить за разнообразными перипетиями ее страданий. «Ты забываешь меня или любишь другую смертную?.. Ах, хоть бы ветер рассеял удручающее меня горе!»

Измена Аттиды особенно волнует Сафо. «Я видела ее, она рвала цветы… молоденькая девушка, с цветочной гирляндой, опутывавшей ее прекрасную шею»… Но идиллическое спокойствие нарушено при воспоминании об Андромеде… «Неужели, Аттида, – спрашивает Сафо, – это она очаровала твое сердце?.. Женщина, дурно одетая, не знающая искусства походки, в одежде с длинными складками?.. Но я незлопамятна, – прибавляет она, – это чувство чуждо моему сердцу, оно его не знает!»

Достаточно и этих примеров, чтобы осознать, что подобная натура не могла удовлетворяться одною дружбой, ей необходимо увлечение, бури сильных страстей.

«Любовь разрушает мою душу, – объясняет Сафо,– как вихрь, опрокидывающий нагорные дубы».

Страсть пожирает ее: «Что касается меня, я буду отдаваться сладострастью, пока смогу видеть блеск лучезарного светила и восторгаться всем, что красиво!»…

Сафо обожала всякий предмет, без различия пола, могущий дать ей наслаждение и сладкое опьянение чувств.

В разгар пира, когда в кубках кипело вино, называемое «молоком Афродиты», Сафо в страстной позе возлежала около Аттиды, Горго или Телезиппы, «прекрасной воительницы», упиваясь сладостью любовных отношений. Иногда, впрочем, она жаждет присутствия мужчин, к которым также неравнодушна. Вот слова, влагаемые нашим бессмертным Пушкиным в уста Сафо: