Жизнью смерть поправ (сборник)
Шрифт:
– Точно! – ответил сам себе Андрей, словно рубанул шашкой. – Скачут…
Передав сына Марии, спрыгнул с коня, отвязал от вьючного коня карабины и ремни с подсумками, перекинул карабин за спину и, подав второй жене, вновь запрыгнул в седло. Взял ребенка и поторопил:
– Снаряжайся быстрей!
Пока она торопливо застегивала ремень, Андрей говорил тихо и спокойно:
– Нам до подъема доскакать бы раньше их, тогда уйдем. Ты не отставай. Если мешать будет, бросай Витькиного коня. Поняла?
– Поняла.
Постаралась ответить так же спокойно, чтобы не почувствовал Андрей, что она страшно испугалась.
Кони, боевые кони, хотя и устали, почувствовали тревогу хозяев и поскакали во весь опор без понуканий. Высоко в темноте засветилось желтое пятнышко окна. Оно словно повисло в черном воздухе, сквозь который сам перевал не был виден. Вот рядом с первым пятном вспыхнуло второе, затем третье. Но до этих светящихся ламповым светом окон оставалось несколько километров ровной дороги, за которыми начинались крутые, карабкающиеся вверх не километры, а извилистые метры. Там, на серпантине, их спасение.
Но все отчетливей доносился гулкий топот, словно скакал по долине большой дикий табун лошадей…
Из-за ближней горы выкатилась луна, и сразу же мертвый свет заколыхался над равниной, над перевалом, притушив тусклые оконные огоньки поселка дорожников. Теперь Андрей и Мария увидели скакавшую им наперерез большую темную группу всадников. До перевала оставалось метров двести, до скакавших басмачей – с полкилометра.
«Успеем!» – обрадованно оценил положение Андрей и оглянулся назад – Мария отставала совсем на немного. Второй конь скакал впереди на полголовы, вовсе не мешая ей.
«Успеем!»
Басмачи начали стрелять. Это обрадовало и удивило Андрея. Он даже проговорил вслух:
– Дурачье…
Басмачи не могли не знать, что на перевале – дорожники, а у них – оружие. Услышав стрельбу, те поспешат вниз, и тогда басмачам самим придется обороняться. Видимо, отчаянная злоба затуманила их главарям головы.
Начался подъем. Дорога запетляла. Кони, добрые пограничные кони, привыкшие к многокилометровым переходам, начали все же сдавать. Разноголосое гиканье басмачей все ближе, все чаще свистят пули совсем рядом: лошади под басмачами были намного свежей.
Андрей пришпоривал своего коня, прижимая к груди притихшего, перепуганного сына и поминутно оглядывался на Марию. Она отставала все больше и больше.
«Все. Придется принимать бой».
За очередным крутым поворотом остановился, а когда Мария подскакала, сказал, стараясь как можно спокойней:
– Батуем коней. Без боя не уйти.
Он быстро уложил Витю в гнездышко, повелел необычно строго, как привык отдавать приказы, которые следует исполнять неукоснительно: «Лежи смирно. Не бойся. Мы с мамой вон за тем камнем будем». Особенно крепко привязал повод своего коня к седлу лошади с Витиным гнездышком, ибо был уверен, что его боевой друг не покинет того места, где будет оставлен. Достал из переметок гранаты и запас патронов, затем поторопил жену:
– Полезли скорей!
Метрах в двадцати выше дороги Андрей приметил удобную для укрытия скалу и теперь ловко и быстро карабкался вверх. Мария не отставала от него.
Площадка, куда они поднялись, оказалась действительно очень удобной. Валун – хорошее укрытие от пуль. Великолепный обзор: видны и дорога, и скалы, по которым басмачи (старший лейтенант прекрасно знал тактику басмачей) обязательно начнут их окружать.
Из-за поворота выскочило сразу несколько всадников. Мария начала целиться, но Андрей остановил ее:
– Я гранатами их.
Теперь басмачи скакали молча. Карабины держали наготове. Они могли, Андрей знал это, стрелять на скаку мгновенно и точно, поэтому он выжидал удобного момента, чтобы бросить первую гранату неожиданно, не слишком рано, но и не опоздать: прорвись хотя бы пара басмачей к сбатованным коням, положение станет безвыходным.
– Бросай, Андрюша! – прошептала Мария, но Андрей даже не пошевелился.
– Кидай!
– Спокойней, Маня…
Первую гранату он бросил на дорогу метров в трех перед всадниками. Басмачи, увидев ее, натянули поводья, разрывая удилами лошадиные губы, и разгоряченные кони взвивались на дыбы – граната рванула, калеча лошадям ноги, пропарывая животы, а в наседавших сзади всадников полетела следующая, и сразу же заклацали о камни пули, зарикошетили с пронзительным визгом. Стоны, ржание и крики не заглушали ни тупого клацанья пуль, ни визга рикошета.
– Огонь! – крикнул Андрей, и опешившая было от взрывов, криков и выстрелов, Мария пришла в себя и начала спокойно, с удивлением ощущая это спокойствие, стрелять по всадникам и даже увидела, как один из басмачей после ее выстрела склонился к луке и сполз с седла, а испуганная лошадь шарахнулась и покатилась в обрыв.
Заплакал Витя. Он встал на ножки и, ухватившись крепко ручонками за край своего коробка, закричал:
– Мама! Мама!
Мария рванулась было вниз, но Андрей придавил ее, прохрипел зло: «Куда? Убьют!» – потом крикнул сыну:
– Не бойся! Мы здесь.
Басмачи в это время уже все подскакали к повороту, стреляя и гикая. А те, которые остались живыми, укрылись за камнями и беспрерывно палили. Андрей швырнул гранату, но слишком поздно: пара басмачей проскочила за поворот.
– Гранаты, Мария! Гранаты! – крикнул Андрей и, вскинув карабин, выстрелил в первого басмача. Тот грузно осел, а конь его, сделав несколько скачков, остановился у сбатованных коней и прижался к ним. Витя еще громче и испуганней закричал:
– Ма-а-ма-а!
Второй басмач выстрелил в ребенка, и крик его, тонкий, пронзительный оборвался…
– Гранаты! – заорал Андрей, и Мария вновь вернулась в реальность. Бросила одну, за ней вторую гранату – взрывы их остановили атаку басмачей. Андрей же в это время подбил лошадь под стрелявшим в Витю басмачом, а потом упокоил и его самого, пытавшегося освободить ноги из стремян.
Басмачи спешились за нижним поворотом и начали наступать справа и слева от дороги, укрываясь за камнями. Стреляли редко, но все пули впивались в валун, разбрызгивая гранитные осколки.