Жнецы ветра
Шрифт:
— Вот как?
— Разве ты не слышал «Песнь о Серебряной слезе»? Хм… Странно. Теперь от крепости не осталось даже развалин. С помощью Сердца мы превратили ее в песок.
— И где теперь эта замечательная «безделушка»?
— В Бездне. Мы переусердствовали. Волшебный ключик не выдержал влитой в него силы. А жаль. Думаю, будь Сердце у нас, и Война Некромантов пошла бы по-иному. Мы бы не застревали перед каждой твердыней.
— Ну на этот счет у меня иное мнение.
Тиф лишь презрительно фыркнула.
Глава 24
— Нэсс, твоя очередь, — Лук растолкал меня.
Я, сонный
— Лартуна разбудил?
— Да. Рыцарь и Отор уже ушли. Они на тропе, выше.
— Хорошо, — сказал я, уступая ему свое место и видя, что Тиа не спит и сидит у огня. — Этот чего там делает?
— Порк? А Бездна его знает! Он, лопни твоя жаба, не слишком расположен к разговорам.
Я понимающе хмыкнул, нахлобучил меховую шапку пониже и, подхватив лук, неохотно начал обход лагеря. Снега было по середину голени, я тихо ругался под нос. И, когда круг был завершен, присоединился к Проклятой. Она, опасно наклонившись к огню, читала записи Скульптора.
— Проваливай, — недружелюбно буркнула Тиф, не отрывая взгляда от текста. — Ты мне мешаешь.
— Потерпишь, — столь же враждебно рявкнул я в ответ. — Глаза себе сломаешь.
— Мне хватает света. Отправляйся спать. Все равно никто мимо меня не прошмыгнет.
— Это ты так считаешь.
— Я не считаю. Я знаю. — Озябшими пальцами она перевернула страницу и увидела Рону. — А, Звезда Хары! Что же вам всем не лежится?!
— Чем ты так раздражена? — участливо осведомилась Ходящая.
— Тем, что мне не дают возможности сосредоточиться.
— Нашла что-то любопытное? — поинтересовалась девушка.
— Нэсс, погуляйте вместе, — вновь предложила мне Проклятая.
— И не подумаю.
Убийца Сориты ожгла нас раздраженным взглядом и захлопнула книгу.
— Не любопытное. Какой-то бред!
— Кажется, я понимаю, о чем ты, — кивнула Рона. — Я тоже не смогла разобраться в языке.
— Ни на уну не сомневалась, что валиострский тебе неизвестен, — с превосходством хмыкнула Тиф. — Он считался первым человеческим языком Хары и во времена Скульптора уже был мертв. Знали его лишь единицы. А сейчас он и вовсе забыт.
— Но не тобой?
— Моя учительница не только умела возиться с подснежниками и быть большой дрянью, но и знала древние языки. Так что у меня есть навык в чтении старинных текстов. В этом я ничуть не уступаю Митифе. Эти закорючки рассказывают интересную историю. — Проклятая вновь открыла пожелтевшие страницы.
— А в чем тогда бред?
Убийца Сориты выпятила нижнюю губу и задумчиво посмотрела на девушку.
— Это — одна из записных книжек Кавалара. Мысли, соображения, идеи, основы плетений, какие-то схемы, немного воспоминаний, адреса, наброски речи для Совета. В большинстве своем — гора мусора. Надо очень постараться, чтобы найти в ней золотую песчинку. Почти весь текст записан рукой Скульптора. Чернила, кстати, не тускнеют со временем — очень интересное плетение, я такого не знала. А вот то, что написано на валиострском, авторству Кавалара не принадлежит. Другой почерк.
— Он мог его изменить, — пожал я плечами. — Что тут такого?
— Зачем ему это делать? — удивилась Тиа. — К тому же и чернила другие. Бледные. Их едва видно. Целитель, насколько я помню историю, склонности к языкам никогда не имел и даже в имперских диалектах путался, не говоря уже о тех, что считаются мертвыми. Тут еще вот что. Я смотрела на свет — страницы вклеены. И сделано это было уже после того, как Скульптор написал книгу.
— Что там сказано? — вытянула шею Рона.
— Не знаю. Я только начала читать, когда пришли вы.
— Прочитай нам.
— Я что? Нанималась? — возмутилась та.
— Если ты забыла — книга моя, — напомнила девушка.
Проклятая намек поняла:
— Бездна с вами. Хотите слушать глупости — ваша беда. Не моя. Здесь не так много. Последние листы вырваны.
Она прищурилась и произнесла:
— В Гаш-шаку пахло яблоками…
В Гаш-шаку пахло яблоками, подступающей осенью, теплым камнем, булками, щедро посыпанными заморской корицей, и ветром с бескрайних лугов. Он игриво подхватывал ароматы и растаскивал их по всему городу, залетая на каждую улочку, в каждый переулок, забираясь в каждое распахнутое окно. На могучих тополях, в начале лета заваливающих город пушистым «снегом», листья уже начали терять зеленый цвет, и на них появились желтоватые пятнышки.
Гаш-шаку славился своими парками, их было много, особенно в восточной части, где кварталы йе-арре граничили с храмами Мелота и единственной улицей, на которой обитали Высокородные, посланники дельбе Гарвэ. Ни летунов, ни тем более эльфов не любили, и поэтому люди редко заходили в парки этой части города.
Калавару нравились уединенные места, где никто не стал бы его беспокоить и отвлекать от занятий. Пожалуй, восточный парк — то немногое, что он ценил в родном городе. Гаш-шаку никогда не мог сравниться с Альсгарой, где всегда хотел жить юный Целитель. Там было обожаемое им море — стихия, вдохновляющая Кавалара. Но вот уже второй год, сразу после окончания школы в Корунне, ему пришлось находиться здесь вместе со своей наставницей и лишь мечтать о южном городе.
Желто-серые стены и башни Гаш-шаку угнетали юношу, но Митру здесь держали дела, и ученику приходилось быть с ней рядом.
Сегодня Целитель пребывал в отвратительном настроении. Он вновь не смог справиться с заданием. Все плетения, что Кавалар с таким трудом создавал, пытаясь удерживать контакт с нестабильной «искрой», рассыпались, словно песчаные замки под ударами волн. Госпожа Митра лишь огорченно качала головой. Наставница билась с ним каждый день, но его способности все еще оставались жалкими.
Под мышкой молодой человек держал тетрадь для записей, старую и потрепанную. Вносить сюда свои мысли, догадки и теории вошло у него в привычку еще на третьей ступени обучения. В сумке, переброшенной через плечо, такой же старой, как и дневник, лежали булки с корицей, купленные в ближайшей пекарне, старые черновики и большое яблоко.
Перед улицей Высокородных он встретил усиленный патруль стражников. Воинам приходилось охранять дома, где жили посланники дельбэ, от особо ретивых граждан, питающих к остроухим чувства ничуть не нежнее, чем к повышению налогов или ночным грабителям. Стража не допускала, чтобы в окна к вспыльчивым ублюдкам из Сандона и Улорона полетели камни или еще чего похуже. Патрульные, судя по их виду, ничего не имели против того, чтобы резиденция Высокородных сгорела дотла, но свою работу делали и отправляли прохожих кружной дорогой.