Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша
Шрифт:
Г-н Таше де Ла Пажри мало занимался своей плантацией, располагавшей 150 рабами и относившейся, следовательно, к числу довольно крупных. Еще сегодня в уцелевшем архиве Пажри можно прочесть имена рабов, принадлежавших отцу Розы: Фазан, Манон, Теодюль, Аполино, Доротея… В 1807, когда скончалась мать императрицы, Пажри, насчитывавшая 165 рабов, 28 мулов, 5 лошадей, 20 коров, 4 6 овец и занимавшая примерно ту же площадь, что и в 17 63, оценивалась в 600 000, точнее, в 580 345 франков — сумму, которую сегодня следует упятерить.
Г-н де Ла Пажри предпочитал проводить врет в Фор-Руайале, завтрашнем Фор-де-Франсе и — некоторое время — Фор-Наполеоне, где, как с огорчением отмечала Роза Клер, «он мог найти больше развлечений, чем около меня и
— Быть может, — вздыхала она, — это вселит в его отца больше дружбы ко мне.
На свет, однако, появилась вторая дочь, Катрин Дезире, и г-н де Ла Пажри не проникся большей «дружбой» к жене. После рождения третьей дочери, Манетты, — и подавно. Нет сомнения, что унылой жизни в Труаз-Иле и обществу жены г-н де Ла Пажри предпочитал времяпрепровождение среди красивых негритянок или метисок Фор-Руайаля или, на худой конец, беседы с сестрой и братом, жившими в «городе».
Розе — ее звали еще Йейеттой — было немногим больше трех лет, когда 13 августа 17 66 некий карибский вождь, «убуту», по имени Пакири, приходившийся отцом Элиаме, зажег костер из сырого дерева на одном из холмов («морн», остатков былых вулканов), окружавших плантацию. Густой дым поднялся к небу столбом и отклонился от прямой линии лишь на большой высоте. К тому же на закате солнце «тонуло в крови». Сомнений не было, и вождь объявил: циклон (по-карибски «йюаллу») вот-вот обрушится на остров.
С колокольни Труаз-Иле ударил набат.
Через несколько минут рои москитов, «маренгуэнов», закружились в воздухе, птицы камнем попадали на землю, прячась около человеческих жилищ, океан взбух, закипел, и морские рыбы внезапно ринулись вверх по течению рек. Затянутое плотными тучами небо испещрили молнии, по-местному «титири», получившие свое имя от серебристых рыбок, которые населяют прорезающую Пажри речку и настолько малы, что на одну еду нужно наловить их тысячи.
И начался грозный ураган.
На сей раз это был не просто «банановый ветер», который лишь ломает банановые деревья, а настоящий циклон. Семья Таше, окруженная своими рабами, кинулась искать спасения в каменном здании сахарного завода, достаточно прочном, чтобы противостоять разбушевавшейся стихии. Все на коленях читали молитву Пречистой Деве. Снаружи остров опустошал внезапный прилив, сопровождаемый похожим на потоп ливнем и ветром, гнувшим кокосовые пальмы, как траву. Крыши посрывало, дома снесло, корабли, стоявшие в порту, выбросило на берег.
Когда буря утихла, большого деревянного, окруженного верандой дома больше не существовало, и семья Таше устроилась на втором этаже сахарного завода.
Таково было первой воспоминание будущей Жозефины.
Девочка, окруженная маленьким двором из детей рабов, беззаботно и счастливо живет в долине, омытой прорезающей Пажри речкой, которую именуют Крок-Сури по названию морны, где она берет начало.
Однажды утром десятилетняя Йейетта, проехав по дороге, змеящейся среди сахарного тростника, садится с матерью в Тру Морен на судно. Это «гомье», длинная барка, которая отвезет девочку в монастырь Провидения в Фор-Руайале, столице острова. В самом деле, переезд через бухту в четыре раза короче, чем по суше через Ривьер-Сале и Ламантен. Роза, послушно сидящая на барке, минует три крошечных островка: Шарль, Сикстен, Теблу, — давшие имя ее родной деревне, затем огибает уже настоящий остров — Коровий, округленный и высоко поднятый над водой круп которого принес ему прозвище Мандолины. Через час с лишним плавания на фоне одного из прекраснейших в мире пейзажей г-жа де Ла Пажри с дочерью подплывают к Саване.
На этой большой эспланаде перед гаванью Фор-Руайаля, излюбленном месте прогулок горожан, поднимется в свой день и час, белея на солнце, обсаженная пальмами статуя Жозефины, перед которой осеняют себя крестным знамением крестьяночки, привозимые сегодня автобусом на работу в Фор-де-Франс.
Роза углубляется в лабиринт узких улочек с деревянными домами, лепящимися на отрогах Карбе. Мать обнимает ее, и двери монастыря закрываются за нею.
Четыре года маленькая Роза — больше ее не называли Йейеттой — следовала наставлениям достопочтенного отца Шарля Франсуа де Кутанса, апостолического вице-префекта Наветренных островов в Америке, согласно которым надлежало «с ранних лет воспитывать в юных девицах ту стыдливость и скромность чувств, кои суть наилучшее украшение их пола, ту кротость и доброту, кои придают приятность обществу».
— Прививайте вашим воспитанницам, — присовокуплял вице-префект, обращаясь к монахиням, — простые и ровные манеры, ибо всякая аффектированность сводит на нет самые прекрасные природные задатки; поскольку танцы весьма приумножают приятность поведения и осанки, позаботьтесь, не скупясь, найти учителя таковых, но сделайте это с разборчивостью и осторожностью.
Провинности в учении наказываются вплетаемой в волосы черной лентой, первые ученицы надевают белую. Единственное развлечение новой пансионерки — визиты к бабушке де Сануа или к брату и молодой сестре отца — Роберу Таше, флотскому лейтенанту, и Франсуазе Розе, тете Розетте, которые пытаются развеселить юную дикарку.
Покидая монастырь Провидения, будущая императрица обладает «приятностью поведения и осанки», умеет петь, бренчать на гитаре (благодаря своему учителю г-ну Франсису) и знает «правописание сердца».
Вернувшись к своим в Труаз-Иле, она вновь живет в полной праздности; ее ближайшее окружение — мулатка Эфеми, кормилица Марион и наперсница рабыня Брижитта.
Часто, не вставая даже из гамака, Роза угощается «абитанами», гигантскими и вкусными мартиникскими раками, «турлуру», красными земляными крабами, которых едят с рисом, и, наконец, «кофрами», настолько замечательными рыбками, что рыбаки не любят их продавать, предпочитая оставлять для себя. Ее любимое лакомство? Ананасы «франс», то есть «восхитительные». Ведь еще сегодня в этом слишком забытом департаменте [18] , желая обозначить что-нибудь красивое и хорошее, употребляют эпитет «франс». «Здесь земля превращается в золото», — говорят на Мартинике. И чтобы поесть или освежиться, Розе достаточно протянуть руку. Одно хлебное дерево может прокормить многих, и в иных деревнях можно встретить вековые деревья, принадлежащие сразу дюжине семей, у каждой из которых есть «своя» ветка.
18
Департамент — Мартиника образует отдельный заморский департамент Франции.
Удивительный край!
Если вдоль дороги сооружают ограждение из свежесрезанных кольев, через несколько недель у живой изгороди уже есть корни, листья и побеги. Разве что плодов она еще не дает.
Каждый день по тенистой дороге, окаймленной кокосовыми пальмами, хлебными и имбирными деревьями, Роза следует вдоль речки Крок-Сури, проглядывающей за лианами, гибискусами и орхидеями. За десять минут ходьбы она добирается до места, где маленькая, тогда полноводная речушка расширяется в виде изящной раковины. Там, среди нагромождения скал, под высокими кокосовыми пальмами и сливами она сбрасывает одежду и купается. Затем девушка растягивается на большой гранитной плите, которая и сегодня угадывается под травяным покровом рядом с «Гаванью королевы» — так всегда называлось место купания будущей императрицы.