Жребий брошен
Шрифт:
Нет. Это неправильно. Такого быть не может.
Но с эльфийкой, которая, кстати, так и не представилась, мне оказалось неожиданно интересно. Она, верно, была из «Ясеня» — по крайности отлично знала весь здешний писательский кагал. Периодически эльфийка тыкала пальчиком в очередного лубочного гения, называла имя и — иногда — зачитывала кое-что из его творчества. «Кое-что», как правило, оказывалось весьма приличным; беда лишь в том (это уже, нахмурившись, сказала сама эльфийка), что частенько это «кое-что» было единственным более-менее читабельным опусом автора.
— Но
Эльфийка чуть помолчала. Глаза у нее были, как я мимоходом отметила, зеленые, точно лучшие гномьи изумруды.
— Потому что надо работать, — наконец сказала она. — Проще писать про верблюдов.
— Разве проще? — справедливо усомнилась я. — Оно длинное, написано в одном размере, рифмы вполне пристойные. Нет, по содержанию — комедия, но чисто технически…
— Поверь мне, — она чуть улыбнулась, — техника — это несложно. Пара лет опыта — и рифмы подбираются почти мгновенно. А когда настроился на волну, можно написать и сорок поэм. Вот только верблюд — он верблюд и есть. Им и останется до скончания веков.
— Послушайте, — вдруг вспомнила я, — а как вас зовут? А то мы толком даже и не познакомились…
Она чуть замешкалась, опуская ресницы; а секундой позже дверь в зал отворилась, и поэтесса из жюри (не главная, помельче — главной двери несолидно открывать) пригласила всех зайти. Начиналась церемония награждения.
Я привычно устроилась под витринку. Та приветственно зашаталась.
— Уважаемые конкурсанты! — Главная поэтесса постучала чем-то по столу, привлекая всеобщее внимание. Народ стих, проникнувшись серьезностью ситуации. — Мы долго совещались и не могли назвать победителей. Все вы читали очень хорошо, у многих есть творческий потенциал — словом, мы решили рекомендовать на следующий тур тех, для кого, на наш взгляд, это будет полезнее. Этим участникам будут вручены дипломы, а также рекомендации для публикации в сборнике работ «Шаги в науку — 3946». Всем прочим будут выданы свидетельства об участии в нашем творческом конкурсе.
И началось.
Эмоций здесь было, пожалуй, побольше, чем на чтении стихов. Адепты боялись, они завидовали, они страстно желали получить приз: не имеет значения, какими были твои стихи, главное — получить! Они вслушивались в каждый звук выговариваемых председательницей фамилий — а вдруг ошибка, вдруг неправильно прочли, может быть, это мой диплом?! Я вслушивалась в их чувства как музыкант в сыгранную чужаком симфонию. Точно, четко, технично, но, видят боги, лучше бы этой музыке не рождаться на свет.
А эльфийка…
Эльфийка молчала.
Лауреатство, а вместе с тем и право напечататься в сборнике получили семеро человек. Среди них — Полин, под обаяние которой попало и это, казалось бы, столь неподкупное жюри. Когда ей это было надо, алхимичка изумительно умела прикидываться маленькой, белой и пушистой; глаза у нее в такие минуты становились такие большие и несчастные, что в душах у зрителей немедленно просыпалась совесть. Не дать такой диплома
Наконец все дипломы раздали. Народ было зашушукался, обсуждая свое и чужое; страсти не спадали — напротив, накалялись еще сильнее. К зависти, страху и тщеславию добавилась еще и обида; мрыс, я чувствовала, как здесь становится все хуже и хуже. Совсем плохо… очутись здесь хоть один истинный талант, все было бы проще. Ибо настоящее?.. — настоящее легко бы успокоило все страсти.
Но такого не было.
Председательница кинула на нас очередной опасливый взгляд, и эльфийка неожиданно кивнула. Опустила плащ на спинку кресла, расчехлила свой непонятный предмет — и я сообразила, на что именно он был так похож.
Это оказалась лютня.
— Господа, — то ли с испуга, то ли с усталости голос председательницы дал трещину, — нам оказана великая честь. Сегодня в этом зале с нами была не кто иная, как знаменитая поэтесса Ларисса аунд Велле. Ларисса-Чайка… Быть может, вы, мистрис, пожелаете сказать что-нибудь начинающим поэтам?
— Пожелаю, — серьезно согласилась эльфийка. Она выбралась из-под витринки и с легкостью, присущей ее расе, пересекла зал. Стало тихо; множество глаз внимательно смотрели на женщину с лютней в руке.
— Вы пришли сюда соревноваться… — Ларисса говорила в полной тишине, и голос ее чуть звенел, легко наполняя пространство зала. — Вы пришли сюда за победой — и теперь не можете смириться с поражением. Но вы проиграли раньше — когда думали о победе. Когда каждый хотел стать первым. А надо было — единственным.
Я вздрогнула. Чувство дежавю было таким сильным, что я не сразу поняла, что мне напомнила эта фраза. Ну конечно же… первое березня, кабинет Рихтера, я сижу на парте и смотрю в окно.
«Наступает момент, когда понимаешь, что главное — быть не первым, а единственным. И не в смысле устранения конкурентов…»
Эльфийка замолчала, точно не в силах выразить то, что хотелось бы, словами. Тронула струны лютни и не запела — заговорила, негромко и ровно, голосом подчеркивая жесткий ритм:
Смотри — бледнеет ночь, смотри — горит восток,И через час споют серебряные трубы.К нам город этот был порою так жесток, —Но что мне до того?.. И ныне сердцу любыИ башенки-вежи, и мостик через ров,И древних рубежей священные пределы…Мы выйдем через час, покинем прежний кров,Единый вечный Путь назвав своим уделом.Мы выйдем через час. Всего лишь через часЗа нами навсегда захлопнутся ворота.Колеблется огонь, и плавится свеча,Секунда — что кинжал, минута — что гаррота…