Жребий брошен
Шрифт:
— Глядите. Муж сей получил удары тяжелые по груди, отчего кожа его мертветь начинает, местами язвы гнилые появились. Как сие нам исцелять надобно?
— Горячительной мазью, ученый Ларак, — обрадовался один из мальчишек, — горячительной мазью! Кровь прильет, наполнит сосуды, напоит ткани, и они исцелятся!
— Как же они исцелятся, коли мертвы уже! — шлепнул ладонью мальчишку по лбу старик. — Мертвы и гнилостью истекают!
— Нужно запустить туда опарышей, ученый Ларак, — высказался второй мальчуган. — Опарыши токмо мертвую плоть едят, а живой
— Молодец! Давай, бери их и накладывай.
— Ой, мама, — искренне содрогнулся ведун и закрыл глаза. Сопротивляться не стал, потому как знал про такой способ лечения. Но до сей минуты — только теоретически.
Что-то прикоснулось к груди, он испуганно вскрикнул, приподнял одно веко. Оказалось, пока еще — только пальцы мальчишки. Ларак стоял позади и что-то перемешивал пальцем в глиняном горшочке размером с кулак.
«Лучше не знать…» — подумал Олег и закрыл глаза поплотнее.
Старый лекарь с учениками молча возились, постукивали крышками глиняных сосудов, время от времени прикасались к нему руками, протирали что-то тряпочками. Никакой боли ведун не чувствовал, а потому предпочел не вмешиваться.
— Та-ак, молодец, Морок, все ладно исполнил. Теперь что?
— Теперь мох болотный, учитель.
— Это верно, Морок, мох на ране хорош. Он и кровь остановит, и гниль внутрь не допустит… Ты куда смотришь, Латух? — Послышался звук подзатыльника. — Слушай, коли другие умнее оказываются. Стало быть, мох на ране хорош. Но тут у нас крови-то, почитай, что и нет. А потому можно порошком цветочным присыпать. Он в малой крови запечется, да ранки-то и закроет. А гниль он так же хорошо, как и мох, отпугивает…
Лекари опять застучали крышечками и горшочками, запахло ванилью и ландышами.
— Далее нам что делать, Морок?
— Мазью растереть, учитель. Она грудь охладит, сосуды сожмет, дабы кровь в рану не изливалась, от боли раненого избавит.
— Коли кровь к ране не потечет, так и заживления не получится. А, Морок? А ты чего присоветуешь, Латух?
— Горячительную мазь на барсучьем жиру, ученый Ларак! — радостно отчеканил школяр. — Кровь прильет к ране и ускорит заживление!
— Коли прильет, так ведь и в рану со всех дырочек засочится. Так, Ларак? И чего же мы делать станем?
— Ничего! — не выдержал ведун. — Подождать с полчаса, пока кровь запечется и ранки закроет, а уж потом барсучьим жиром растирать. Через запекшуюся кровь ничего не выступит.
— Верно чужеземец глаголет, обождать надобно. Самое трудное в деле лекарском — это ждать, ничего не делая, на страдальца глядючи. Но и сие умение лекарю всякому усвоить надобно. Эх вы, олухи. Чужеземец из диких земель никчемных, варварских — и тот знает! А вы молчите! Стыд-то какой, ученики, стыд великий.
— Может, из земель диких, варварских, а половина городов ваших мне клятву принесла и не пикнула, — обиделся за Русь ведун. — Глядите, ведь не
— Медный страж сам решит, — невозмутимо ответил ученый Ларак. — Ну, пожалуй, и горячительную мазь употребить можно. Давай, Ларак. Токмо не ту, барсучью. Розовую давай, она исцеляет быстрее.
Мальчишки принялись натирать ведуна снадобьем, и уже через несколько секунд тот взвыл, что раненый вепрь:
— Вы чего творите?! Да вы что?! Это же… Это… — От мази грудь словно опоясало раскаленным обручем. — Зажарить хотите?
— Дык ведь мазь и есть горячительная. Ты повертайся, надобно и спину полечить.
— У-у-у!!! — взвыл Олег, но все-таки перевернулся на живот. — Ой, электрическая сила… Не хочу быть боярином столбовым, хочу быть лекарем заморским. Ну как, все?
— Все, все. Вы кушайте, сейчас снедь принесут. А как великий призовет, я тебя мятным составом помажу. Лечения от него мало, но боль снимет, не беспокойся. Идем, мальчики, пусть отдохнет болезный. Ты поспи часок, чужеземец, поспи. И пока не одевайся, бо одежда мазью пропитается.
— Еще и издевается, — взвыл Олег. — Чтоб тебя самого так от насморка полечили!
Ученый Ларак, не отвечая, убрался в люк вместе с учениками и лекарствами, оставив раненого вертеться, как уж на сковородке. Какое положение ни занимай, а все равно припекает. Легче стало только, когда стражники принесли угощение — весьма объемистый казан бараньего плова. Разумеется, никаких ложек, мисок или иной посуды хозяева к угощению приложить не догадались, а столовый инструмент путников остался в чьих-то руках вместе с оружием.
— А куда денешься? — пожал плечами купец, отер руку о подол рубахи и запустил пальцы в казан. Олег, вздохнув, последовал его примеру, а рядом с ведуном пристроился и холоп.
Седобородый лекарь явился часа через два, на этот раз только с одним учеником и одной баночкой. Указал Олегу лечь на спину, осмотрел раны:
— Присохло все. Теперича исцелится, коли не повредишь. Давай, Латух, успокаивай его, не то с правителем говорить не сможет, скулить начнет.
— Я что, скулю? — возмутился ведун.
— Дык ты и без туники. Тебе кожу не трет и не парит. Ты не спорь, чужеземец. Не то послушаюсь, да без мази мятной оставлю.
Больше Олег не произнес ни слова до тех пор, пока пятеро стражников в полотняных доспехах не провели их обратно в роскошный зал великого Раджафа.
На этот раз правитель находился уже там — общался о чем-то с тремя оплывшими узкоглазыми мужчинами в шелковых, расшитых алыми тюльпанами одеяниях и в островерхих матерчатых шапочках. Неподалеку ожидали окончания разговора еще трое мужчин. Один пожилой, в короткой войлочной куртке, густо исшитой золотой нитью, в атласных штанах и тапочках с высоко загнутыми носками, на каждом из которых сверкало по изумруду, и двое лет по тридцати — один в тяжелом бархатном халате, другой весь в коже, местами проклепанной золотыми пластинками, часть из которых к тому же украшались самоцветами.