Жребий (Жребий Салема)

Кинг Стивен

– И поверить, что ты отпустишь его? Да легче сунуть себе под рубашку гремучую змею и надеяться, что она не укусит!

– Но я же верю тебе! Смотри…

Он отпустил Марка и, сделав шаг назад, развел руки в стороны.

Не веря своему счастью, Марк замер на мгновение, а потом бросился к родителям, даже не обернувшись на Барлоу.

– Беги, Марк! – закричал Каллахэн. – Беги!

Марк поднял на него затуманенный взгляд темных глаз.

– Мне кажется, они мертвы…

– БЕГИ!

Мальчик медленно поднялся на ноги, обернулся

и посмотрел на Барлоу.

– Скоро, маленький брат, – почти милостиво заверил тот. – Совсем скоро мы с тобой…

Марк плюнул ему в лицо.

У Барлоу перехватило дыхание. Его лицо налилось такой яростью, что прежняя злоба показалась не более чем игрой. На мгновение в его глазах сверкнуло истинное безумие.

– Ты плюнул в меня! – прошипел Барлоу, дрожа от бешенства, и, пошатываясь будто слепой, шагнул вперед.

– Назад! – закричал Каллахэн и взмахнул крестом.

Барлоу со стоном закрыл лицо руками. Распятие засияло ослепительным светом, и Каллахэн мог положить всему конец прямо сейчас, если бы только на это решился.

– Я убью тебя! – произнес Марк и выскочил из дома.

Барлоу, казалось, стал выше ростом. Его волосы, зачесанные назад на европейский манер, растрепались. Одетый в темный костюм и с безупречно завязанным пунцовым галстуком, он показался Каллахэну олицетворением окружавшей его тьмы. Глаза в темных глазницах напоминали мерцающие угли.

– Теперь твоя очередь выполнить обещанное, шаман!

– Я священник! – вскинулся Каллахэн.

– Священник! – презрительно повторил Барлоу и насмешливо поклонился.

Каллахэн стоял в нерешительности. Зачем бросать крест? Чтобы Барлоу покинул поле боя, согласившись на ничью, а вот завтра…

Но в глубине души его что-то смущало. Не принять вызова вампира было чревато последствиями, о которых он даже не задумывался. И если он не уберет крест, это будет равносильно признанию… признанию чего? Если бы только у него была возможность все обдумать и навести порядок в мыслях…

Свечение распятия затухало.

Он с ужасом смотрел на него, чувствуя, как по телу прокатывается волна страха. Он поднял глаза и увидел, как к нему приближается Барлоу: на лице вампира играла широкая и даже чувственная улыбка.

– Назад! – хрипло произнес Каллахэн, отступая. – Приказываю тебе от имени Господа!

Барлоу расхохотался ему в лицо.

Свечение стало совсем тусклым и едва заметным. На лице вампира вновь сгустились тени, резко обрисовывая его черты.

Каллахэн сделал еще шаг назад и уперся в стол, стоявший у стены.

– Больше отступать некуда, – с грустью констатировал Барлоу, но в его глазах запрыгали огоньки инфернального торжества. – Печально наблюдать, как рушится вера человека. Ну что ж…

Распятие в руке священника задрожало, и свечение угасло. Теперь это был простой кусок глины, купленный матерью в сувенирной лавке в Дублине, причем, наверное, по бросовой цене. Сила, которая в нем бурлила, наполняла руку и была способна сокрушить стены и камни, исчезла.

Мышцы еще помнили это ощущение, но воспроизвести сами – увы! – не могли.

Из темноты вытянулась рука Барлоу и вырвала из пальцев священника потерявший силу крест. Каллахэн жалобно вскрикнул, но крик застрял в горле и отозвался эхом в душе маленького мальчика, которого каждую ночь оставляли один на один с выглядывающим из шкафа мистером Флипом. И в тишине послышались два сухих щелчка – это Барлоу разломал крест. У Каллахэна кровь застыла в жилах.

– Будь ты проклят! – выкрикнул он.

– Сейчас уже поздно раскаиваться, – раздался из темноты сочувствующий голос вампира. – И это ничего не изменит. Ты забыл главный постулат своей церкви, не так ли? Крест… хлеб… вино… исповедь… это же только символы. Без веры крест – всего лишь кусок дерева, а Святые Дары – испеченная из муки лепешка и перебродивший сок винограда. Если бы ты выбросил крест, то подарил бы мне еще одну ночь. Если честно, я надеялся, что так и будет. Уже очень давно мне не попадались достойные соперники. И мальчик стоит десяти таких, как ты, ложный пастырь!

Он неожиданно схватил Каллахэна за плечи и стиснул с ужасающей силой.

– Теперь, полагаю, ты будешь счастлив получить забвение смерти. Мои адепты не имеют памяти – ими движут только голод и служение своему Господину. Я мог бы тебя использовать – например, отправив к твоим друзьям, – но есть ли в этом необходимость? Без твоей направляющей силы они не представляют опасности. И к тому же им все расскажет мальчишка. Полагаю, он к ним сейчас и бежит. А для тебя есть более подходящее наказание, ложный пастырь!

Каллахэн вспомнил слова Мэтта: Есть вещи похуже смерти.

Он рванулся, пытаясь освободиться, но руки сжимали ему плечи как тиски. Затем одна рука его отпустила, и послышалось шуршанье ткани по коже и царапанье.

Каллахэн все понял и оцепенел.

– Нет! Не надо… нет…

Но руки в безжалостной хватке уже притягивали голову все ближе и ближе.

– Ну же, священник! – прошептал Барлоу.

Губы Каллахэна коснулись холодного горла вампира, где пульсировала вскрытая вена. Священник задержал дыхание на целую, как ему показалось, вечность и беспомощно задергал головой, чувствуя, как размазывает кровь, будто боевую раскраску, по лбу, щекам и подбородку.

Наконец он не выдержал и сглотнул.

21

Энн Нортон вылезла из машины и, даже не вытащив ключ из замка зажигания, отправилась через стоянку к ярко освещенному входу в больницу. Тучи на небе скрыли звезды, и скоро наверняка пойдет дождь. Но Энн не смотрела на небо, а шла вперед, сосредоточенно глядя перед собой.

Она разительно отличалась от той женщины, с которой Бен Миерс познакомился, когда Сьюзен пригласила его на семейный ужин. Та Энн была одета в зеленое шерстяное платье, которое свидетельствовало пусть не о роскоши, но о вполне приличном достатке и материальном благополучии. Энн не была красавицей, но выглядела ухоженной, а волосы были аккуратно уложены.