Жрец смерти
Шрифт:
Какой, однако, скромник! Хм, концы с концами не сходились. То, что Винокур лично не показывался в школе, могло означать, что с нею у него связаны неприятные воспоминания. Возможно, совершенное здесь первое убийство.
Я попыталась осторожно выяснить у директрисы, не было ли в школе в конце шестидесятых – начале семидесятых каких-то странных происшествий, например, нераскрытых убийств школьников или несчастных случаев. Та сразу же открестилась от подобного, заявив, что их школа образцово-показательная и никакие преступления здесь никогда не имели места.
Мне
Кроме того, я выяснила, где Николай проживал. О его родителях директриса ничего сообщить не могла, сказала только, что те давно умерли. А еще я узнала адреса двух одноклассников Винокура, которые все еще жили в городе.
Сначала я навестила одноклассницу. На фотографии она была красивой статной девушкой с прямыми черными волосами, но дверь мне открыла замученная жизнью, с ужасной прической тетка неопределенного возраста.
О Винокуре она ничего толком сказать не могла, поскольку со времени выпускного бала с ним не общалась. Знала, конечно, что он теперь знаменитый врач и живет в Москве, и это, кажется, вызывало у нее зависть. Припомнила, что после того, как Коля отправился учиться в другой город, с его родителями произошла какая-то трагедия.
Я навострила уши. Трагедия? Что за трагедия? Однако женщина за давностью лет уже точно не помнила – то ли задохнулись угарным газом, то ли сгорели при пожаре. А вместе с ними младшая сестра Николая и дед с бабкой.
Это было интересно. Я вовсе не исключала того, что родные Винокура были убиты – им самим. Потому что выходило: он переехал в другой город, где начал учиться в медицинском институте, а потом раз – и вся его семья отправилась к праотцам. С чего бы вдруг? Наверняка маньяк приложил к гибели родственников руку.
На следующий день я побывала у одноклассника Николая. Тот оказался большим поклонником алкоголя и в десять утра был уже под мухой. В отличие от женщины, он вывалил на меня ворох воспоминаний и историй, заверяя, что Колька был классным парнем и что по нему сохли все девчонки.
Я отнеслась к его рассказу скептически. Похоже, бывший одноклассник просто стремился отработать обещанный мною гонорар и выдумывал школьные байки на ходу, желая представить Винокура в хорошем свете.
Зато мужчина поведал мне о гибели его родителей, и я узнала кое-что занимательное. Оказалось, что Винокур, отбывший для учебы на врача, в первый раз зачислен в вуз не был, попал в число студентов на следующий год. Тогда и случилась трагедия с его семьей.
В частном доме, где проживало семейство Винокуров, ночью произошел взрыв баллона с газом. Никто не спасся – ни родители, ни сестра, ни дед с бабкой. Одноклассник прекрасно помнил поминки по усопшим и даже спустя много лет облизывался, ведя речь о какой-то особой, кристально чистой водке, во время оных подававшейся.
– А что, Николай Платонович сильно убивался по поводу кончины своих родственников? – спросила я. И услышала в ответ следующее:
– Колька-то? Так он на похороны не приехал. Потому что уж слишком был раздавлен вестью, что вся его семья померла. Тот год вообще выдался для него кошмарным. Сначала взрыв газового баллона и пять трупов, потом дядьку его, брата матери, автомобиль сбил, а жена дядьки не выдержала и с собой покончила. И никого из родных у Кольки с тех пор не осталось. Понятно, отчего он к нам больше не заглядывает. Кто же захочет возвращаться в город, где у него столько мертвяков?
Что верно, то верно: мертвяков много. Даже слишком много. Чересчур много. Причем в столь короткий срок. Странно, что все это не привлекло внимания милиции. Но ведь слово «киллер» тогда никому известно не было. Как и слово «маньяк». Ни киллеров, ни маньяков в Советском Союзе, как известно, отродясь не водилось. Во всяком случае, официально.
Винокур был окружен сплошными смертями, как будто являлся эпицентром всех несчастий. А ведь наверняка так и было – он сам и отправил на тот свет своих родичей. Вопрос только – почему?
Вопрос, конечно, риторический. Маньяк, он и есть маньяк. Убивает, потому что иначе не может. Хотя… Обычно маньяки убивают чужих, незнакомых людей, а не родителей и ближайших родственников. Если они идут на такое, значит, на то имеются веские причины.
Какие в данном случае? Родители его били? Издевались над ним? Каким-то неведомым образом узнали, что их сын – исчадие ада?
Но если бы, скажем, его отец и мать узнали это, то вряд ли одновременно с ними обладателями информации стали младшая сестренка, дед с бабкой и тетка с дядькой. Уничтожить можно было бы одного или двух опасных свидетелей, но не весь же клан!
Поэтому я отправилась туда, где раньше стоял дом Винокуров. Там возвышалось новое строение, и я прошлась по улице, раздумывая над тем, что же заставило Николая Платоновича избавиться от родственников, отчего-то уверенная, что в этой давней тайне заключается разгадка всего. Если бы доказать, что он убил их… Но как докажешь – прошло почти сорок лет! Ни улик, ни свидетелей…
Тут я заметила тучную пожилую даму, подходившую к одному из соседних домов. По виду ей было далеко за семьдесят. Да и дом, в котором она проживала, был не новый, а старенький, явно стоявший здесь и в те времена, когда рядом жили Винокуры.
Женщина выронила авоську, из которой покатились картофелины и луковицы. Я бросилась к ней, помогла их собрать. И убедилась в том, что Вера Осиповна – мы сразу же познакомились – весьма говорливая особа, располагающая огромным количеством свободного времени.
– Винокуры? Конечно, знала я и Винокуров! – заявила она на мой вопрос. – И Кольку знала. Еще бы, я его даже нянчила! Только теперь он зазнался, профессором стал, в Москве живет, а о старых своих друзьях забыл. Нехорошо! А ведь все их семейство проклято. Чего уставилась? Проклято – и все тут!