Шрифт:
Иллюстрации Николая Гаврицкого
Глава первая
Пожар
Вечерами наступало веселье. Деревенские парни и девушки собирались на улице, и тут уж от дневной усталости после тяжёлой работы на сенокосе или на дворе по хозяйству не оставалось и следа!
Но в тот раз веселье, как ножом, обрезало тревогой:
– Пожар! Костинка горит!
Над соседней деревней, близкой к Стрелковке, вились грязно-серые клубы дыма. По улице гулял сильный ветер, а это грозило ещё большей бедой – огонь перепрыгивал с одной избы на другую. Парни вперегонки ринулись к пожарному сараю, хватали кто что – багры, топоры, вёдра. Выкатили огромную бочку для воды и бегом на руках потащили её в Костинку.
Огненная стихия бушевала уже вовсю. Горели дома, амбары. Густое пламя завихрялось на ветру, страшно гудело. Мужики носили воду, да где там вёдрами унять такую силищу! Бабы угоняли подальше мычащую и блеющую скотину, какую удалось вывести со дворов. Подмога из соседних деревень, пожарные команды – все вступили в неравную схватку с огнём.
Егор Жуков пробегал с ведром мимо дома, у которого ещё только занялась пламенем кровля. Из окна избы донёсся детский крик:
– Спасите! Горим!
Егор, не раздумывая, вылил воду на себя и бросился в дом. Среди серого едкого дыма он подхватил на руки двух малых ребятишек и вынес на улицу. Снова забежал в избу, взял в охапку немощную старуху, вытащил и её. Хоть и было парню всего пятнадцать лет, но силой он пошёл в деда – тот мог на плечах лошадь поднять! Да и мать с лёгкостью ворочала тяжеленные мешки, полные зерна.
К тому времени, когда пожар уняли, выгорело полдеревни. Жуткое зрелище! Навзрыд плакали женщины и дети. Их мужья и отцы, все чёрные от дыма и копоти, горестно глядели на пепелище. Много семей осталось без крова, без домашнего хозяйства, даже без куска хлеба. Егору тоже тяжко было смотреть на это. Он вырос в бедной крестьянской семье и знал, каково это – остаться без жилья. Однажды ему с отцом, матерью и сестрой пришлось несколько месяцев ютиться в убогом сарае, пока добрые люди не помогли им выправить дом – хоть неказистый, да свой.
На следующий день парень обнаружил на новом пиджаке две прогоревшие дырки размером с пятак. Эту обнову – костюм, как у взрослого, купил ему хозяин скорняжной мастерской, родной дядя Егора. Мастерская была в Москве, а Егор постигал в ней ремесло скорняка – учился шить одежду из меха и кож. Костюм был подарком в честь окончания учёбы.
– Ну, хозяин тебя не похвалит, – покачала головой мать, тоже глядя на дырки.
– Ну и пусть, – решительно сказал Егор. – Что важнее – дырки или малые ребята, которые могли погибнуть?
В этом был весь Жуков. Бесстрашный, порой отчаянный смельчак, всегда выручавший тех, кто попал в беду. Неравнодушный к чужому горю. Больше думавший о других, чем о себе. Он вернулся в Москву, в мастерскую к дяде, где теперь работал мастером, и рассказал про пожар. Хозяин не заругал, зря мать боялась.
Многие годы спустя, подводя итог своей жизни, Георгий Константинович признавался:
– Я всегда чувствовал, что нужен людям и должен им. А это для человека самое главное.
Когда Жуков будет уже знаменитым полководцем, победителем воинственных японцев, нашу страну охватит смертоносный пожар. Полыхнёт сильнейший огненный смерч – Великая Отечественная война. Будут гореть города и сёла, гибнуть во множестве мирные люди. А солдаты наши на фронтах будут отступать, отступать, отступать под натиском немецко-фашистских танковых армий. Упрутся спинами в Москву, допятятся до самой Волги. И Жукову выпадет трудная работа спасателя на этом самом главном пожаре в его жизни. Его адъютант, генерал, ездивший с ним по фронтам, после войны так и сказал:
– Мы были похожи на пожарных, спешащих отвратить беду. Для поезда Жукова всегда горел зелёный свет.
Даже в самые мрачные месяцы войны, когда немецкие танки, казалось, вот-вот ворвутся в Москву, Жуков, стиснув зубы, не терял уверенность в победе. Где он появлялся, в штабах или на передовой, там его внушительный вид, могучее телосложение вселяли в солдат и командиров надежду. Исчезали уныние и растерянность от напора вражеских армий.
– На фронте имя Жукова придавало нам храбрости и сил, – говорил один ветеран войны, простой солдат.
Неколебимая вера Жукова, что враг будет остановлен и разбит, передавалась другим. Если бы не эта его уверенность, не отстояли бы наши войска Москву и Ленинград, как тогда назывался Петербург. Страна наша была бы завоёвана, растерзана. Откуда бралась в нём эта убеждённость? Может быть, ему помогал святой Георгий Победоносец, небесный покровитель Георгия Константиновича? Или просто Жуков знал, что русские никогда не покорялись врагу? А если в далёком прошлом и бывали побеждены, то со временем вновь собирались с силами и изгоняли поработителей.
Жуков тоже иногда проигрывал сражения. Недооценивал силу врага.
– На войне расчёт с просчётом по соседним тропинкам ходят, – говорил он в таких случаях.
Но солдаты-фронтовики знали, как тяжело было в той войне вырвать победу у «железных дивизий» фашистской Германии. И они поставили Жукова в один ряд с непобедимым полководцем прежних времён – Суворовым. «Наш Суворов», «правнук Суворова» называли его. В Великой Отечественной войне прославились многие полководцы. Василевский, Конев, Рокоссовский, Говоров, Толбухин, Черняховский, Мерецков, Ватутин… Можно долго перечислять. Но победоносцем народ назвал одного – Жукова.
Глава вторая
От солдата до командира
Егора Жукова с пятнадцати лет уважительно величали по имени-отчеству. Хозяин-дядя ценил племянника, который всякое порученное дело выполнял толково и ответственно. Вот и к призыву в армию Жуков отнёсся со всей серьёзностью.
Тогда тоже шла война с немцами, позже её назовут Первой Мировой. Егору стукнуло уже девятнадцать, и он твёрдо решил, что будет честно драться за Россию.
– Могу устроить так, что тебе, Георгий Константиныч, дадут отсрочку по болезни или вовсе спишут подчистую, – предложил дядя.