Жунгли
Шрифт:
А вот перед Ташей он был виноват. Она вытолкнула его из-под колес страшного грузовика, которым управлял пьяный вдрабадан водила, и повредилась умом.
В детстве они вместе играли и гуляли по дворам, и он защищал сестру от пацанов. Она называла его Кутей, и у нее были черные блестящие глаза, как у святых на иконах. Когда она подросла, его дружки предложили ему обмен: они ему – настоящий американский фонарик с двумя батарейками, а он
После армии Сунбулов подался с дружками на сибирские стройки, потом несколько лет работал на каспийских нефтепромыслах, после чего его занесло на Украину, так что домой он вернулся не скоро. Пока его не было дома, родители ни разу не побывали на Ташиной могиле, и сколько он ни рыскал по кладбищу, отыскать место захоронения сестры не смог. По этому случаю он напился и подрался с отцом, а мать назвал рыжей выдрой.
С годами Таша забылась, но когда умерла Зоя, Сунбулов вспомнил о сестре. Теперь, навещая Зою, он всякий раз бывал и на старом кладбище, заброшенном и заросшем, в надежде отыскать Ташину могилу.
Сегодня он решил обследовать участок, густо поросший деревьями и примыкавший к полуразрушенной ограде. Старик присел на замшелое каменное надгробие под каштаном, выпил водки и съел бутерброд. Тишина, сетчатые тени и шум листвы, птичьи голоса, стрекот кузнечиков и теплая водка сморили старика. Он растянулся в высокой траве и заснул.
Когда он проснулся, солнце клонилось к закату. Сунбулов с удовольствием допил водку и закурил. На кладбище не было ни души. Поднявшийся ветерок колыхал верхушки деревьев и шумел в орешнике.
Но теперь, похоже, не почудилось: в орешнике определенно кто-то прятался.
Старик погасил сигарету и развел руками ветки. В метре от него в траве стояла маленькая обезьянка в красной юбочке. Сунбулов оторопел. Он видел обезьян в зоопарке и цирке, но тут ведь был не цирк, а кладбище. Обезьянка смотрела на него круглыми блестящими глазами — точь-в-точь такими смотрела на него Таша, которую он часто видел во сне. У обезьянки были глаза счастливой дурочки.
Старик протянул руку.
– Эй, как там тебя… Чита!
Обезьянка вдруг прыгнула к нему на колени, обняла руками за шею и прижалась к груди. Старика словно ударило электрическим током. Сердце его упало, на глаза навернулись слезы. Он бережно обнял обезьянку дрожащими руками — она была вонючей и теплой — и прошептал:
– Не бойся, дуся, я тебя не обижу. – Голос его дрогнул. – Ах ты моя конфедочка…
Вот, пожалуй, и все. Мне неизвестно, удалось ли карлику Жоржу обрести прощение, а толстухе Лизе — разгадать тайну желтого платья. Я вообще ничего больше о них не знаю. Что же касается старика Сунбулова, то уже через полчаса после встречи с Дусей он выбрался на шоссе и, держась обочины, покатил на стареньком велосипеде к Москве. Его обгоняли сверкающие лаком автомобили и запыленные фуры, но он не обращал на них внимания. Он крутил педали и улыбался. Старик чувствовал себя так, как будто у него вся жизнь впереди, и добро, и зло — все впереди, а сейчас он чувствовал себя немножко пьяным и очень счастливым. Был теплый вечер, московские окна пылали алым золотом, вдали громоздились пышные розовые облака, пахло бензином и скошенной травой, старик глубоко дышал и улыбался, налегая на педали и смахивая набегавшую слезу, и все было впереди, и все было неважно, а позади, в рюкзаке, сидела обезьянка — она крепко держалась своими детскими руками за его плечи и поглядывала по сторонам глазами счастливой дурочки…