Журавль в небе
Шрифт:
– А ты сказала дома, куда едешь? – спросила Наумлинская.
– Да мои-то люди привыкшие, – полушепотом отозвалась Кити, – не будут париться. Да и это… сейчас же, типа, каникулы.
– Ну да… – неопределенно протянула Ира. – Вообще-то я на столе записку оставила, – сказала она, глядя на мелькающие за окном огни придорожных фонарей.
– Ну и все тогда, – уверенно заключила Кити. – Расслабься.
– Не получается, – вздохнула Ирина.
Наумлинская вытащила из кармана мобильник, свой старенький, видавший виды «Сименс C-35», посмотрела на часы. 22:38. «Еще не так поздно, – подумала она. – Родители
– Ты куда? – спросила Кити, увидев, что Ира поднялась со своего места.
– В туалет, – шепотом бросила та.
Телефон она успела незаметно сунуть в карман широких спортивных штанов.
Чувство, которое преобладало сейчас в душе Наумлинской, вытеснив куда-то на задний план все остальные, можно было назвать сожалением, а может быть, даже и раскаянием. Девушке сейчас до слез было жаль свою маму, вся затея с поездкой, ее бегство из дома, продажа подарка Надыкто – все казалось чем-то неправильным и будто не ею совершенным. Впрочем, что толку было сейчас терзаться угрызениями совести?
Поддавшись порыву, Наумлинская набрала свой домашний номер.
Мама откликнулась сразу:
– Алло! – Голос был тревожным, в нем даже слышались слезы.
– Мам… – Наумлинская запнулась, просто не знала, что сказать, не придумала еще.
– Ты? Доченька! Ирочка! Где ты?
– Мам… Я еду в поезде… Ты только не волнуйся и не думай ни о чем плохом… Я тебя очень прошу…
– Хорошо. – Ира поняла, что маме удалось взять себя в руки. Теперь ее голос звучал почти спокойно. – Ты можешь мне сказать, к кому ты едешь? Тебя кто-нибудь там встретит? Ты влюбилась?
– Слишком много вопросов, мам… Да, я влюбилась… Но он непростой человек, он артист, поэтому не будет меня встречать. Если честно, то мы даже незнакомы… Я еду на концерты, еду не одна. Нас тут шестеро… Девчонки, которые тоже… В общем, мам, ты позвони Володе, скажи ему, что знаешь про Рэма… Запомни: Рэм Калашников… Надыкто тебе все расскажет… Главное, скажи ему, что ты уже в курсе, что я сама позвонила тебе из поезда… Иначе он говорить не станет. И прошу тебя, не волнуйся, со мной все будет хорошо… Я тебя люблю.
– Спасибо, что позвонила, – тихо отозвалась на том конце Евгения Павловна.
Ей сейчас было очень, просто невероятно тяжело, но все-таки в глубине души она понимала, что дочери ее сейчас тоже нелегко. И еще мама понимала, как тяжело было Ире решиться на звонок и каких, должно быть, душевных сил стоило ей признание.
Соврав, что у нее кончаются деньги, Наумлинская отсоединилась. После этого звонка на сердце полегчало. Плеснув на лицо холодной водой, девушка вышла из туалета.
15
Город встретил их ужасной даже по питерским меркам погодой. С неба то и дело срывался колючий тяжелый снег, подхватываемые порывами ветра снежинки будто впивались в щеки, больно жаля их тысячами ледяных иголок. Повсюду слякоть. Ботинки тонули в бурой смеси снега и грязи. Ветер тоскливо завывал в «колодце» старого дома, в котором жила подруга Кристи.
Вот уже два дня, как девушки почти безвылазно ошивались в четырех стенах скупо обставленной, словно бы нежилой квартиры. На самом деле это была не квартира даже, а комната
Два первых концерта Рэма отменили. Два вечера подряд девушки, насквозь продуваемые шквальными порывами ветра, околачивались возле рок-клуба со странным для такого заведения названием «Скороварка».
Администратор клуба даже внутрь впустить их отказался. Впрочем, та же участь постигла и остальных поклонников творчества Рэма, которых в Питере оказалось немало. Создавалось впечатление, что даже в том случае, если б концерты состоялись, данный, весьма убогий с виду клуб не в состоянии был бы вместить столько народу. О причинах отмены концертов администратор «Скороварки» – облезлый мужичонка лет тридцати – ничего не знал, а может, просто не хотел говорить, отделавшись в обоих случаях короткой фразой: «Не приехал ваш Рэм».
В комнате Ангела, невзирая на спартанскую обстановку – кровать, стол и два стула, – имелся довольно современный и даже подключенный к Интернету компьютер. С его помощью девушкам удалось выяснить, что Рэм Калашников заболел гриппом, и по этой причине произошел срыв концертов в Питере. Информация содержалась на официальном сайте группы «Автомат Ка». Рэм (а возможно, и тот, кто писал от его имени) извинялся перед своими поклонниками и клятвенно заверял всех, что постарается сделать все, чтобы третий, последний концерт все-таки состоялся. Девушки горячо надеялись на то, что их кумир сдержит слово.
Спали они так: четверо – Ангел, Кристи, Ежик и Кити – на кровати, укладываясь поперек. Наумлинской же с Хельгой и Марго постелили на полу, для чего Ангел достала с антресолей широкий поролоновый матрас. Укрывались в основном своими же куртками и кое-каким тряпьем, раздобытым Ангелом из недр громадного, скорее всего дореволюционного шкафа, который стоял в общем длиннющем коридоре, но принадлежал Ангелу. Питались тоже весьма скромно. У Ангела имелся запас картошки, хранившийся в кухне под ее столом, а также несколько банок рыбных консервов. Кристи же, которой было поручено вести хозяйство, закупила пять пачек макарон, пакет сухого молока, множество пакетиков консервированных сухих супов, чай, сахар и подсолнечное масло. Готовили по очереди. Так же точно мыли посуду. Вечерами «чатились»: обсуждали здоровье Рэма, строили свои прогнозы, состоится или нет последний питерский концерт. Если да, то какие телеги будет на нем исполнять Рэм, читали тексты, которые поклонники во множестве присылали на сайт Рэма в надежде, что тот когда-нибудь их исполнит…
Каждый день Наумлинская звонила домой. С этой целью она приобрела в ближайшем почтовом отделении карточку, с тем чтобы Ангелу не пришлось потом оплачивать чужие междугородние разговоры.
Мама неизменно радовалась ее звонкам, уверяла, что не будет ругать дочь, лишь бы та поскорей возвращалась.
– Всякое бывает, – сказала как-то Евгения Павловна, когда Ира позвонила ей в очередной раз. – Я, например, в юности тоже была влюблена в Юрия Овчинникова. Даже письма ему писала… Тоже, кстати, в Ленинград. Он там жил.