Журнал «День и ночь» 2011-03 (83)

Чучилина Римма Петровна

Мы приехали после взрыва. Опоздали лишь на день. А то погибнуть могли бы. Смерть усмехалась криво Их безглазых оконных впадин. И трупов замёрзших глыбы Проносили неторопливо… Но мы равнодушны к смерти, Ежечасно её встречая, Но я, проходя, — поверьте — Думал только о чае. Добрели мы до семафора, Свободен путь, слава Богу. Ну, значит, — скоро Можно опять в дорогу. Скорбно сложен ротик маленький. Вы молчите, взгляд потупя. Не идут к вам эти валенки, И неловки вы в тулупе. Да,

теперь вы только беженка, И вас путь измучил долгий, А какой когда-то неженкой Были вы на милой Волге! Августовский вечер помните? Кажется, он наш последний. Мы болтали в вашей комнате, Вышивала мать в соседней. Даль была осенним золотом И багрянцем зорь повита, И чугунным тяжким молотом Кто-то грохотал сердито. Над притихнувшими долами Лился ядер дождь кровавый, И глухих пожаров полымя Разрасталось над заставой. Знали ль мы, что нам изгнание Жизнь-изменница сулила, Что печальное свидание Ждёт нас в стороне немилой? Вот мы снова между шпалами Бродим те же и не те же. Снег точёными кристаллами Никнет на румянец свежий. И опять венца багряного Розы вянут за вокзалом. Что ж, начать ли жизнь нам заново Иль забыться сном усталым? Сжат упрямо ротик маленький, Вы молчите, взгляд потупя… Не идут к вам эти валенки, И неловки вы в тулупе.

Всеволод Рождественский

В зимнем парке

1

Через Красные ворота я пройду Чуть протоптанной тропинкою к пруду. Спят богини, охраняющие сад, В мёрзлых досках заколоченные, спят. Сумрак плавает в деревьях. Снег идёт. На пруду, за «Эрмитажем», поворот. Чутко слушая поскрипыванье лыж, Пахнет ёлкою и снегом эта тишь И плывёт над отражённою звездой В тёмной проруби с качнувшейся водой.

2

Бросая к небу колкий иней И стряхивая белый хмель, Шатаясь, в сумрак мутно-синий Брела усталая метель. В полукольце колонн забыта, Куда тропа ещё тиха, Покорно стыла Афродита, Раскинув снежные меха. И мраморная грудь богини Приподнималась горячо, Но пчёлы северной пустыни Кололи девичье плечо. А песни пьяного Борея, Взмывая, падали опять, Ни пощадить её не смея, Ни сразу сердце разорвать.

3

Если колкой вьюгой, ветром встречным Дрогнувшую память обожгло, Хоть во сне, хоть мальчиком беспечным Возврати мне Царское Село! Бронзовый мечтатель за Лицеем Посмотрел сквозь падающий снег, Ветер заклубился по аллеям, Звонких лыж опередив разбег. И бегу я в лунный дым по следу Под горбатым мостиком, туда, Где над чёрным лебедем и Ледой Дрогнула зелёная звезда. Не вздохнуть косматым, мутным светом, Это звёзды по снегу текут, Это за турецким минаретом В снежной шубе разметался пруд. Вот твой тёплый, твой пушистый голос Издали зовёт — вперегонки! Вот и варежка у лыжных полос Бережёт всю теплоту руки. Дальше, дальше!.. Только б не проснуться, Только бы успеть — скорей! Скорей! — Губ её снежинками коснуться, Песнею растаять вместе с ней! Разве ты не можешь, Вдохновенье, Легкокрылой бабочки крыло, Хоть во сне, хоть на одно мгновенье Возвратить мне Царское Село!

4

Сквозь падающий снег над будкой с инвалидом Согнул бессмертный лук чугунный Кифаред. О, Царское Село, великолепный бред, Который некогда был ведом аонидам! Рождённый в сих садах, я древних тайн не выдам. (Умолкнул голос муз, и Анненского нет…) Я только и могу, как строгий тот поэт, На звёзды посмотреть и «всё простить обидам». Воспоминаньями и рифмами томим, Над круглым озером метётся лунный дым, В лиловых сумерках уже сквозит аллея, И вьюга шепчет мне сквозь лёгкий лыжный свист, О чём задумался, отбросив Апулея, На бронзовой скамье кудрявый лицеист.

ДиН память

Геннадий Волобуев [2]

Астафьев за «колючей проволокой»

«Не читайте белиберду…»

Дорогой читатель, не пугайся и не стремись в архивы, чтобы найти дату и место пребывания Виктора Петровича в местах не столь отдалённых. Он действительно был за колючей проволокой, только в прекрасном современном закрытом городе атомщиков Зеленогорске.

2

Волобуев Геннадий Тихонович, Зеленогорск, 1944 г. р.

Выпускник Томского политехнического института по специальности «Разделение изотопов и энергетические установки». Более пяти лет работал на Государственном электрохимическом заводе Минсредмаша. В 1972 г. был избран вторым, затем первым секретарём горкома комсомола (Красноярск-45, ныне — Зеленогорск). С 1976 года избирался на различные партийные и советские должности (в том числе — секретаря горкома КПСС, заместителя председателя исполкома горсовета, заместителя Главы города). Около 25 лет курировал социальную сферу города. В настоящее время возглавляет филиал СибГАУ в Зеленогорске, доцент. Автор нескольких книг и множества публикаций по краеведению.

Визит был частным, случайным и чисто дружеским. Потому что привёз его наш друг, заслуженный художник РФ Валерий Кудринский. Просто так, отдохнуть. Состоялось это 13–14 апреля 1995 г.

Это была моя вторая встреча с писателем. Первая случилась где-то через год после его возвращения в Сибирь, на краевом совещании по культуре в городе Красноярске. Я тогда работал заместителем председателя Зеленогорского исполкома горсовета. Секретарь крайкома партии Н. П. Силкова представила нам Виктора Петровича. Я внутренне сжался, зная, что Виктор Петрович не жаловал партию и её функционеров. Подумал, что же сейчас будет? Ведь Нина Прокофьевна официальное лицо, на вольности она вряд ли скатится. Интересно!

Он говорил независимо, что было для нас ново. Партийное самолюбие присутствующих затронул вскользь. Но настороженность сидящих в президиуме ощущалась. В конце речи Виктор Петрович предложил задавать вопросы. В числе других встал и я со своим вопросом. В то время все в крае зачитывались трилогией Алексея Черкасова: «Хмель», «Чёрный тополь» и «Конь рыжий». Многие были под её впечатлением. Книги чем-то напоминали «Тихий Дон» Шолохова: казаки, гражданская война, реальные люди, их трагические судьбы. Ощущалось какое-то послабление цензуры. Книги, говоря современным языком, стали бестселлерами. Они вызывали действительно большой интерес читателей. Я спросил: «Виктор Петрович, как вы оцениваете трилогию Черкасова? Можно её сравнить с „Тихим Доном?“» Астафьев помрачнел и «популярно», в своей жёсткой манере, объяснил (я обобщаю), что так судить могут только люди, не понимающие литературы. Собственно, я и не считал себя сторонником мысли о близости этих произведений, просто интересно было знать профессиональную оценку литературной новинки таким независимым во мнениях писателем. Читал и читаю, в основном, классику, особенно сейчас, когда спасаюсь от телевизора и равнодушных людей.

А что касается трилогии А. Черкасова, то я уже в наши дни нашёл на сайте интервью с писателем Михаилом Тарковским, который говорил: «Не читайте белиберду, не смотрите пошлятину». А в конце его ответов на вопросы был опубликован рейтинг известных писателей Красноярского края.

На первом месте стоял Виктор Астафьев, на втором — Алексей Черкасов. Далее — Роман Солнцев… Насколько это отражает реальность, пусть судят авторитетные литературоведы-критики. Только трилогия Черкасова явно не белиберда.