Журнал «Если», 1993 № 11-12
Шрифт:
— Насколько она большая, эта баржа? Сколько людей возьмет?
Этого он не знал. У юнги было много отрицательных черт, но среди них совершенно отсутствовало любопытство.
Когда он ушел от меня после ужина, я решил выйти на разведку. Замок был обыкновенным — из тех, которые можно открыть изнутри. Выбравшись из палаты, я посмотрел вправо и влево и увидел узкий коридор с дверями по обеим сторонам, Кроме ровного шума машинного отделения, не было слышно ни звука. Ну что ж, для разведки это время дня ничем не хуже другого. Пробежав босиком до следующей двери, я постучал,
Она была совершенно пуста, если не считать койки с тюфяком и пустых вешалок в шкафу. Такими же пустыми оказались и следующие три каюты.
Последняя из них по той же стороне коридора обрадовала меня подарками: я нашел пыльную фетровую шляпу, несколько заколок для волос, засохшую жвачку и два полузаржавевших лезвия для старомодной бритвы.
Сложив добычу в шляпу, я благополучно вернулся в свою то ли палату, то ли каюту, то ли камеру.
Но мне понравилась эта вылазка, и я проделал следующую уже заполночь, на этот раз я нашел тяжелый синий плащ, очень заношенный и, грязный. Он был к тому же и велик мне, но разгуливала, лучше в нем, нежели голым, вернувшись к себе, я расправил его под матрасом, заснул и увидел во сне свой побег Полный разнообразных приключений.
На следующую ночь я совсем осмелел и вышел за пределы коридора; идя по какому-то проходу, я увидел широкую лестницу, ведущую наверх. Здесь, открыв дверь наугад, я попал в маленькую каюту, где мне удалось пополнить свой гардероб: я нашел шерстяную, шапку, хлопчатобумажные штаны, когда-то бывшие светлыми, и пару пластиковых сапог до колен. Услышав приближающиеся голоса, я тут же скользнул в свое убежище.
Не успел я бросить «обновки» в шкаф и улечься в койку, как дверь отворилась, вошел юнга, а с ним пожилой полноватый мужчина с широко расставленными бесцветными глазами. Его подвижные губы непроизвольно складывались в улыбку шимпанзе.
— Что тебе рассказывал вот этот? — он указал на юнгу.
— Рассказывал? — я изобразил удивление. — Да у него даже нельзя узнать, который час. Я думал, что он и говорить-то не умеет.
— Он называл место назначения корабля?
— Вы все путаете. Это и ему сказал, куда мы идем, — сообщил я.
— Куда же мы идем?
— В Австралию, — сказал я, не раздумывая. — Больше некуда.
— А этот… не говорил больше ни о чем?
— А как он мог говорить? Он и английского-то не знает.
— Ферштейн зи дойч? — спросил вопрошавший. — Парле ву франсе?
— Не валяй дурака, — сказал я. — Говори по-английски.
— Значит, другого ты не знаешь?
— А зачем? Английский — самый лучший.
— И ты уверен, что он ничего не рассказывал?
— Послушай, я даже имени его не смог узнать.
— А зачем тебе его имя?
— Чтобы как-то его называть.
— Зачем тебе называть его конкретным именем?
— Чтобы знать, с кем я разговариваю.
— Но если вас здесь было только двое — трудно перепутать.
— И все же! Я назвал его юнгой.
— Объясни, зачем.
— Он знал, что он единственный юнга, поэтому я и назвал
Широко расставленные глаза помигали, губы пожевали в задумчивости. Шимпанзе и юнга ушли, а я размышлял о том, что за идиотская компания втянула меня в свои ряды. Потом вспомнил Кармоди и Рашаса, мертвых на палубе, вспомнил, как целился в меня Сэтис, я вспомнил всех, кто пытался меня уничтожить, это началось еще в Гринлифе. И понял, что если это маньяки, то у них один пункт помешательства: убийство.
Среди глухой ночи я услышал страшный треск и ощутил толчок, едва не выбросивший меня из койки. Напоролись на айсберг, подумал я. Через полчаса
— еще один удар, но уже слабее первого. Подойдя к двери, я прислушался, услышал крики, какие-то приказы, топот ног. На кораблекрушение не похоже, подумал я, скорее лайнер прибыл к месту назначения двумя днями раньше срока, предсказанного юнгой. Значит, мне тоже надо собираться.
Я выгреб из потайного угла нехитрую одежонку и начал напяливать ее на себя. Прежде чем надеть сапоги, я обернул ноги куском одеяла, которое разрезал для этой цели, потом надел брюки, тяжелый плащ и шерстяную шапку. Остальное «имущество»: бритвы, заколки и жвачку — я засунул в карман и, еще раз прислушавшись у двери, открыл ее. Прямо на меня смотрело дуло пистолета. Держал «пушку» «чернослив».
12
С ним стояли еще два человека. На всех троих — теплое обмундирование. Полярные сапоги, а лица, как одно, — маска враждебности. Мой желудок от страха пошел волной, как стиральная доска: я ждал побоев.
— Вперед, — приказал «чернослив». Я повиновался: мы миновали коридоры, вестибюли, снова коридоры и наконец вышли на палубу, где нас встретил пунцовый восход, бросавший отблеск на ледяные просторы, и колючий пронзительный ветер, который впился в меня, словно дубинка с шипами.
— Послушайте, вы хотите довезти меня до места живым? — спросил я «чернослива». Он слегка повернул голову вместо ответа. — Но ведь здесь наверняка минус тридцать, а я практически раздет.
«Чернослив» приказал что-то одному из охранников, тот удалился и через пять минут вернулся с одеялом. Завернувшись в него, я стал похож на снежную бабу.
Я видел, как на корме открылся люк, заскрежетал и развернулся подъемный кран и поднял из трюма приземистый автомобиль на толстых шинах. Наблюдая все это, я чувствовал дуло пистолета, упиравшееся в мои ребра.
Потом «чернослив» повел меня за собой. На палубе я увидел труп человека, лежащего на спине, с открытыми глазами: это был юнга, на груди которого запеклась и замерзла кровь. «Больше он не сможет выдать никаких секретов», — подумал я на ходу.
Команда спускалась вниз, а «чернослив» наблюдал за тем, чтобы все до единого члены экипажа оказались за бортом. Перегнувшись через поручень, я увидел темно-синюю воду, словно разрубленную на мелкие волны. Длинная, цвета грязи десантная баржа качалась на волнах у борта лайнера, на ее корме толпилось не больше десяти человек, спустившихся с корабля, а центр был занят тремя снегоходами на широких полозьях.