Журнал «Если», 1998 № 06
Шрифт:
Ко всему этому Леон относился с холодным равнодушием, к которому привык в Хельсинки. Поэтому он ожидал, что погружение окажется удобным, интересным мероприятием, хорошей темой для болтовни за обедом.
Леон ожидал, что посетит чужой, весьма примитивный разум.
Он никак не предполагал, что будет «проглочен» целиком.
Хороший день. На толстом, мокром бревне полно вкусных личинок. Вытащить их пальцами. Свежие, терпкие, острые.
Большой оттолкнул меня в сторону.
У меня в животе урчит. Я отступаю и смотрю на Большого. У него свирепое лицо. Я знаю, что с ним лучше не связываться.
Я ухожу и опускаюсь на четвереньки.
Большой перевернул бревно, чтобы вытряхнуть личинок. Схватил несколько и съел. Он сильный. Самки смотрят на него. У деревьев несколько самок болтают, скалят зубы. Все еще сонные, лежат в тени. Раннее утро. Но Большой машет мне и Голодному, и мы идем к нему.
Охранять. Ходить важно и гордо. Я это люблю. Даже лучше, чем взять самку.
Вниз, вдоль реки, туда, где остался запах копыт. Здесь мелкое место. Мы переходим на другой берег и нюхаем, нюхаем — два Чужака.
Они нас еще не видят. Мы двигаемся ловко, бесшумно. Большой поднимает палку и мы тоже. Голодный нюхает, чтобы понять, кто эти Чужаки, а потом показывает в сторону холма. Так я и думал, они Горные. Хуже всего. Плохо пахнут.
Горные пришли на нашу охотничью территорию. Хотят устроить нам неприятности. Мы им покажем.
Мы расходимся в стороны. Большой заворчал, и они его услышали. Я уже иду вперед с палкой наготове. Могу бежать довольно долго, не опускаясь на четвереньки. Чужаки испугались, кричат. Мы бежим быстро. Мы уже среди них.
У Чужаков нет палок. Мы бьем их, лягаем, а они пытаются нас схватить. Они высокие и быстрые. Большой бросает одного на землю. Я бью его, чтобы Большой точно знал, что я с ним заодно. Бью сильно, а потом быстро бегу к Голодному — помогать.
Чужак отобрал у Голодного палку. Я бью Чужака по голове. Он падает. Я сильно ему врезал, и Голодный прыгает Чужаку на спину.
Чужак пытается подняться, и я крепко лягаю его ногой. Голодный отбирает свою палку и начинает колотить Чужака. Я помогаю.
Чужак Большого пытается убежать. Большой лупит его палкой по заду, ревет и хохочет.
У меня есть талант. Редкий. Я подбираю камни. Я здорово бросаю. Даже лучше, чем Большой.
Камни для Чужаков. С нашими я могу подраться, но всегда без камней. А вот Чужаку нужно запустить камнем прямо в рожу. Я люблю бить Чужаков именно так.
Я швырнул один камень и угодил Чужаку в ногу. Он споткнулся, и я крепко его огрел камнем по спине. Тогда он побежал еще быстрее, и я увидел, что у него пошла кровь. Чужак оставлял капли крови в пыли.
Большой хохочет, хлопает меня по спине, и я знаю, что он мною доволен.
Работяга продолжает колотить своего Чужака. Большой
Чужак перестает шевелиться. Я лягаю его в последний раз.
Никакой реакции. Мертвый, наверное.
Мы танцуем и вопим от радости.
Леон потряс головой, чтобы побыстрее прийти в себя. Немного помогло.
— Ты был Большим? — спросила Келли. — Я превратилась в одну из самок на дереве.
— Извини, не могу сказать.
— Это было… иначе, не так ли?
Он сухо рассмеялся.
— С убийством так и бывает.
— Когда ты ушел вместе с вожаком…
— Мой шимпанзе думает о нем, как о «Большом». Мы убили другого шимпанзе.
Леон и Келли находились в отделанной плюшем приемной отделения погружений. Мир вокруг постепенно успокаивался, приобретал знакомые очертания.
Келли застенчиво улыбнулась.
— А мне… мне понравилось.
Леон немного подумал.
— И мне тоже, — сказал он и сам удивился.
— Не убийство, конечно…
— Да, безусловно. Но… ощущение.
Она усмехнулась.
— В Хельсинки такого не найдешь, профессор.
Леон провел два дня, изучая структуру научных данных в солидной библиотеке Станции. Оборудование позволяло активировать интерфейсы сразу на несколько чувств. Он прогуливался по прохладным числовым лабиринтам.
В векторном пространстве, изображенном на огромном экране, результаты исследований были скрыты за множеством защитных паролей. Конечно, он легко мог взломать их или обойти, однако длинные отчеты, выводы и многочисленные статистические данные не поддавались быстрой интерпретации. Иногда определенные грани поведения шимпанзе оказывались тщательно зашифрованы в дополнениях и замечаниях, словно биологи этой отдаленной лаборатории были озадачены полученными результатами. Кое-что действительно вызывало смущение: особенно брачные обычаи.
Леон продвигался по трехмерному лабиринту, размышляя, возможно ли построить стратегическую линию аналогий?
Почти все гены шимпанзе совпадают с генами человека, значит, динамика развития обезьян должна представлять собой упрощенную динамику развития человеческого общества. Можно ли проанализировать поведение группы шимпанзе в качестве частного случая социоистории?
На закате следующего дня Леон сидел рядом с Келли, наблюдая за кроваво-красными зубцами гор, окруженными оранжевыми облаками. Африка оказалась яркой и кричащей, однако ему это нравилось. Острая еда. В животе у Леона заурчало в предвкушении обеда.