Журнал «Если», 2000 № 05
Шрифт:
В Грубине никогда не утихала склонность к блохизму. Блохизм — это качество русского народа, умение подковать блоху, которая после этого не сможет прыгать. Читали? Типичная русофобия, сочиненная писателем Лесковым.
Грубин увидал у соседа под микроскопом космические бактерии, которые подавали усиками сигналы. Сигналы были такими четкими, что особо чувствительный приемник Минца, переделанный Грубиным из простого «Сони», громко пипикал, откликаясь на призыв минцевских пленников. В эту минуту у Саши созрел план.
Надо приспособить
Работа оказалась сложной, не хватало материалов и опыта. Однажды, уставши, Грубин сидел со своим знакомым чекистом Полицеймако и рассказывал ему о своих проблемах. Полицеймако, хоть и был в стельку, профессионально спрятал беседу в мозгу и послал отчет о ней в Центр.
В Центре запись попала на глаза светлой голове (она потом убежала к врагам, но в пути была застрелена на границе проводниками-таджиками). Светлая голова Геннадий отвечал за снабжение аппаратурой стройки американского посольства. Если, подумал он, направляясь к начальству, этот чудак Грубин приделает бактериям ноги, то не исключено их использование в оперативных целях.
Начальство посмеялось, но встретилось на банкете с руководителем разведки и, чтобы повеселить генерала, рассказало о чудаке из Великого Гусляра.
Руководитель отличался от своих подчиненных. Он знал, что великие изобретения появляются из мест, для них не приспособленных. А шпионы попадаются на мелочах.
— Предоставить условия, — приказал генерал опешившему полковнику, и на следующий день Грубина взяли прямо в подъезде и привезли в Вологду в «воронке», оттуда «черным рейсом» в Москву. Там его уже ждала лаборатория и все бактерии, конфискованные у Минца. Минц получил принудительную путевку в ведомственный санаторий Академии наук.
Надо признаться, что к тому времени, когда посольство уже было напичкано достойной аппаратурой, Грубин многого не достиг. Сделал он бактериям ботинки, но они оказались чуть ли не кандалами. Бактерии все норовили стащить их с ножек или даже сожрать. А сдавшиеся передвигались так медленно, что стыдно было запускать их к американцам.
Грубину срезали смету, потом сделали предупреждение о несоответствии. В штат его даже не пригласили, но он был счастлив. Не хотелось ему в штат. Короче, Грубина отпустили домой, а Минца выписали из санатория.
Чтобы совсем уж не бросать на ветер казенные деньги, чекисты кинули весь запас бактерий в щель в подвале посольства.
Вот и вся история.
С тех пор прошло лет пять или семь, все остальные средства под-слушки были ликвидированы или разоблачены, а бактерия мало-помалу проползла щелями на пятый этаж и распахнула ушки, стараясь услышать, нет ли поблизости самки.
А так как в той организации ничего не выкидывают, даже ваше личное дело с детства лежит, то сигнал пошел на ленту в Центре. Директор СВР пригласил погулять Директора ФСБ.
Уже из Москвы, из автомата, Грубин дозвонился до Минца. В трубке шуршало, попискивало и дышало. Телефон Минца плотно контролировался органами.
— Лев Христофорович, — спросил Грубин. — Вы тоже думаете, что бактерия доползла до пятого этажа? По моим расчетам, ей еще ползти и ползти.
— А ты что предполагаешь? — спросил Минц.
— Может, у нее течка началась, так сказать, брачный период.
— Почему такое мнение?
— Интуиция, — сказал Грубин.
Минц понял, что не только интуиция. Но это не телефонный разговор.
Он вышел на улицу, стал гулять и думать. За ним гуляла служба внешнего наблюдения и все время стреляла у Минца зажигалку.
В тот же вечер Грубина вызвал к себе Директор СВР.
— Премию тебе выпишем, — сказал он, — в размере десяти зарплат.
— В долларах? — спросил Грубин.
— Постыдись, — сказал разведчик. — Даже я не каждый день получаю. Ты лучше скажи мне, чего ты Минцу недоговорил? Я весь день пленку крутил. Чую — замысел, а в чем — не понимаю.
Грубин попытался ускользнуть от ответа.
— А как там у противника?
Так они называли американцев.
— Много интересного. Личные беседы. Служебные разговоры. Просто клад. Так будешь признаваться, что тебя тревожит?
И тут Грубин догадался — разведчика великой державы, генерала с тремя звездами на погонах, тоже что-то тревожит.
Тогда Грубин махнул рукой и сказал:
— Когда я с бактериями работал, то не думал, заразные они или нет. Минц мне сказал, что у них метаболизм инопланетный, мало шансов, что заразные. Я успокоился. И когда под микроскопом ножки им привинчивал, перчаток не надевал, воздух вдыхал и не считал их, сами понимаете.
— Не понимаю, — строго сказал разведчик.
— Забыл я о них. Пока вы не напомнили. И вдруг вчера слышу… простите, трудно говорить.
— Мы проверили, — сказал генерал. — У тебя есть увлечение, зовут Вероника, работает кассиром в книжном магазине. Есть соперник…
— Не надо, гражданин генерал, — взмолился Грубин. — Не терзайте.
Генерал отошел к окну. За окном была обыкновенная улица, обыкновенные дома, для любопытных глаз — обыкновенная виртуальная реальность.
— Мне ведь тоже нелегко, — сказал он глухо. — У меня жена молодая. Третья. Хорошо еще, что теперь партии нет, а то могли бы исключить за аморалку. Я вчера задержался — знаешь ведь, какая у нас работа: ни графика, ни расписания. И понесся мыслями к Ларисе. Сижу в кабинете, несусь мыслями, вдруг слышу в сознании: «Отстань, постылый, разве не видишь, кто сейчас со мной?» Мне прямо дурно стало. Все прошел — и Корею, и Афганистан, и Анголу. Думаю — померещилось. Вызываю машину, рву домой… а ее нет. Приходит через полчаса. И говорит: «Только не подозревай меня ни в чем, мы играли в дурака у подруги Люси».