Журнал «Если», 2001 № 08
Шрифт:
Второй день пролетел незаметно. Я гулял по пансионату, где нашел еще немного полезных мелочей, обустраивал жилище и, главное, отсыпался. Давно не спал так крепко. Одиночество меня не тяготит. Наоборот, я давно миновал тот возраст, когда ищешь общения.
После обеда немного поморосил дождь, но быстро кончился. Я заварил чай и прямо с чайником расположился на берегу моря. Завтра будет праздник. Много лет назад мы с Викой в этот день поженились. Как раз накануне моего дня рождения. А три года назад Вика погибла. Мы поехали в гости. Она была за рулем. С ее стороны отказала подушка безопасности в нашем «фиате».
В тот день я сошел с ума.
К нам с дочерью переехала мама. Готовила, стирала, ходила по магазинам, помогала Насте с уроками. Я либо слонялся по комнате из угла в угол, либо лежал на диване в полной прострации. Перестал работать, есть, спать, разговаривать. Перестал реагировать на всех, кроме дочери. Если бы не она, я бы просто лег и не проснулся.
Через три месяца понял, что это не сон. Вика действительно умерла. Тогда я стал пить. Полгода пролетели в сплошном угаре. До аварии я был адвокатом. Специализировался на корпоративных налогах, поэтому кое-какие накопления имелись. Мамино терпение кончилось, когда я однажды чуть не выпрыгнул с балкона чужой квартиры. В последний момент кто-то из собутыльников успел схватить за ногу. Не дожидаясь, пока я действительно уйду в полет, она нашла моего старого приятеля Мишу Лебедева, и он, как профессиональный психиатр, основательно взялся за дело.
Для начала меня закрыли в стационаре. Месяц промывали мозги медикаментозно. Еще два месяца групповой терапией. Потом отпустили, но Миша еще долго приходил каждый день домой. Клиенты, естественно, разбежались. Я был этому рад и работал, скорее, для того, чтобы успокоить маму и Настю. «Находился в поиске новой жизненной установки», как утверждал мой друг Миша. И однажды утром я проснулся и понял, что эта установка нашлась. Мне приснилась Тузла…
Я связался через интернет с украинским консульством и заполнил документы на получение визы. Потом произвел ревизию текущего счета и был неприятно изумлен. Счет закрыли около месяца назад. Деньги кончились, как всегда, в самый неподходящий момент. Пришлось отодвинуть поездку и серьезно браться за пополнение семейного бюджета. Конкурентам, поставившим на мне крест, это явно пришлось не по вкусу, но мой напор не оставлял им времени для ответных маневров. Правда, в пылу борьбы за передел рынка я не забывал и о своей цели — продолжал бомбить факсами консульство и готовил юриста, который станет руководить компанией в мое отсутствие…
Сейчас все прошлые злоключения воспринимаются уже с иронией. Только за один поступок мне стыдно. Я не сказал ничего дочери. Оставил записку и сбежал, как последний трус. Мол, срочная и длительная командировка, позвоню, как смогу.
Ветер гнал на берег волну за волной. Они оставляли водоросли и сильный запах йода. По берегу с важным видом ходил мартын. Мое присутствие его нисколько не смущало. Он тщетно пытался перевернуть раковину рапана. Я не выдержал и привстал, чтоб помочь настойчивой птице, но в этот момент увидел: на меня несется огромный дог. Мне ничего не оставалось, кроме как замереть на месте. Пусть он думает, что перед ним дерево.
К счастью, он остановился, тормознув всеми лапами.
— Здравствуй, песик! — сказал я максимально дружелюбным тоном. — Ты, наверное, потерялся? Давай дружить. Меня зовут Саша.
Собака зарычала и издала низкий утробный звук, отдаленно напоминающий лай, и спокойно легла на песок, ни на секунду не спуская с меня глаз. Со стороны леса неторопливо приближался молодой мужчина. Внешним видом он нисколько не напоминал местных рыбаков, а каскетка, теплая куртка, брюки и ботинки наводили на мысль о дорогом магазине. Вот тебе и необитаемый остров!
— Ты откуда взялся, братан? Только не гони порожняк, вижу, что не местный.
— Из Сибири.
— А здесь что потерял?
— Сокровища затонувшего греческого корабля, который шел из Ольвии в Пантикапей с грузом скифского золота.
— Ответ неверный. — Он ухмыльнулся. — Даю еще две попытки.
— И что потом? — поинтересовался я.
— Вариантов достаточно. — Он распахнул полу куртки, чтобы я увидел рукоять пистолета.
— Пистолет-то газовый? — тут же поинтересовался я.
— Газовый, — подтвердил он. — В голове дырки делать, чтобы лишние газы выходили. В общем, слушай. Базара нет, ты можешь сидеть, где хочешь, но только не на Тузле. Это мой остров. Я его купил. Частная собственность. Ферштейн?
— К сожалению, не смогу отсюда уехать. — Я развел руками. — Лодки нет, плавать не умею, да тут и для хорошего пловца расстояние великовато до берега.
— А как же ты сюда попал?
— На парашюте спрыгнул.
— Слушай, парашютист… — Он вздохнул. — Я ведь могу сдать тебя пограничникам. Статья за шпионаж и, считай, пятнадцать лет строгого режима на Арабатской Стрелке. Или просто пристрелить могу. Соображаешь?
— Стреляй. — Я был абсолютно спокоен. Я знал, что мой билет может оказаться в один конец.
— А ты не из психушки сбежал?
— Почему сбежал, сами отпустили!
Мы долго смотрели друг другу в глаза. Мой желудок сжался в комок и поднялся к самому горлу. Сразу заныли старые рубцы от язвы, а из-под мышек покатились струйки холодного пота.
— Человеческое племя, — наконец заговорил он, — имеет две неприятные разновидности — дураков и героев. Ты вроде не похож ни на того, ни на другого… Пошли.
— Не пойду! — решительно заявил я и вновь ощутил подступающую тошноту.
— Не кипятись, чудило. Я тебя в гости приглашаю.
Судно у пирса можно было назвать яхтой лишь по недоразумению. Впечатляли не только размеры, но и обтекаемые формы палубных надстроек, которые недвусмысленно намекали на бескрайние океанские просторы. До сей поры я искренне считал, что владельцы таких красавиц — инопланетяне.
— Нравится?
— Не то слово, — согласился я. — И имя красивое — «Персия».
— В честь супруги.
— Ее зовут Персия?
— Нет, ее зовут Персефона, но не могу же я так назвать яхту. Я и жену так называю один раз в год — в ее день рождения.
— Кажется, греческое имя? — поинтересовался я из вежливости.
— Ага. Была такая богиня — дочь Зевса и Деметры. Я пока запомнил, чуть язык не сломал. Папаша моей супруги на этом деле всех собак съел. Персефона Яхонтовна Преображенская — это же застрелиться легче! Кстати, о собаках. Кер, ты где, твою мать!