Журнал «Если», 2001 № 09
Шрифт:
Чего-чего, а такой развязки Дужкин не ожидал. Впервые в жизни он оказался перед проблемой выбора: признать себя виновным, а взамен получить крышу над головой, или разобидеться, позволить себе удовольствие наговорить этому чудаку гадостей и уйти в неизвестность. Решение пришло через больную голову и отвратительное самочувствие — Саша сдался.
Еще раз поднявшись на второй этаж, Дужкин вошел в квартиру. При этом вид у него был, как у побитой собаки.
В комнате за столом сидели и пили чай уже известный ему хозяин гостиницы и красивая статная
Увидев владельца гостиницы, Дужкин во второй раз за сегодняшнее утро густо покраснел и от волнения принялся постукивать молотком по ладони.
— Бросьте вы этот молоток, — дружелюбно сказал хозяин гостиницы. — Я никогда не расстаюсь со своим кольтом. Мы здесь в гостях. Честное слово, мне неудобно убивать вас в доме моего хорошего друга. Садитесь лучше пить чай.
— Между прочим, здороваться надо, — напомнил профессор и, подойдя к Саше, отобрал у него молоток.
— Здравствуйте, — буркнул Дужкин.
— Вот так-то лучше, — обрадовался владелец гостиницы. — Теперь пора и познакомиться. Я — Базиль. Можете так меня и звать, я не возражаю. А ваше имя мне известно.
— Подойди к госпоже Розалии, — прошипел профессор. Он ткнул Сашу кулаком в бок и отвратительным слащавым голосом обратился к даме: — Это мой иностранный гость Александр Дужкин. — Затем подтолкнул Сашу к невозмутимо сидящей гостье и легонько надавил ему ладонью на затылок. Получилось что-то вроде поклона. При этом Розалия равнодушно посмотрела на Дужкина и неожиданно красивым низким голосом констатировала:
— Вы не художник… и, пожалуй, не писатель.
Испытывая некоторую неловкость, Саша смутился еще больше, а «дама треф» продолжала:
— Вы не музыкант, не-ет. И не ученый. Не политик.
— Молод еще, — хохотнул Базиль.
— Я вас сразу узнала. Ваша статуя — безвкусица. В прошлом году на ее месте стоял памятник одному художнику. Недолго, правда. Тот был поизобретательнее. По крайней мере, его нельзя было узнать.
— А действительно, Александр, кто вы? — подмигнув Дужкину, спросил владелец гостиницы.
— Пусть лучше расскажет, где он шлялся всю ночь, — проговорил хозяин дома.
— Об этом я вам расскажу, уважаемый профессор, — встрепенулся Базиль. — Вечер Александр провел в ресторане у Энгельгардта, а потом пошел ночевать в счастливую семейку. Так, Александр?
Подавленный информированностью владельца гостиницы, Саша поднял и опустил брови, но вместо ответа тяжело вздохнул.
— Ну вот, пожалуйста, — радостно продолжил Базиль. — Только что-то вы рано сбежали от Луизы. Заврались небось? Совестливый, значит. Это хорошо.
Дужкин не знал, куда деться от пристального внимания профессора и его гостей. Он снова пожалел о возвращении, но повернуться и уйти счел неудобным и чем-то даже постыдным — как дезертирство.
— И все-таки мне интересно знать, кто вы такой? — вновь спросила Розалия и, поставив еще одну чашку, налила Саше чаю.
Можно весь день рассказывать о себе самые остроумные истории, но при этом ни словом не обмолвиться о главном. Разве узнаешь из автобиографии, что собой представляет человек? Сегодня он малопьющий семьянин, а завтра, глядишь, зарубил жену топором. И наоборот, вчера он кромсал врагов Родины, а сегодня — нежный родитель и ласковый супруг.
Есть люди, которым совершенно нечего рассказывать о себе, но есть и такие, которые просто не умеют этого делать. В компании профессора у Дужкина эти два несчастья обрели полное согласие друг с другом.
Уложив всю свою жизнь в одну минуту, Саша виновато посмотрел на присутствующих и пожал плечами:
— Ну вот… вроде все.
Гости профессора молча пили чай и, казалось, потеряли всякий интерес к скучному иностранцу. Чтобы хоть как-то развеять зловещее безразличие, Дужкин ляпнул первое, что пришло в голову.
— А у нас вот такие деньги, — произнес он и достал из кармана три мятых десятки. Базиль скосил глаза на деньги, поставил чашку и взял у Саши купюры.
— Настоящие! — с нескрываемым сладострастием проговорил он. — Красивые, черт возьми!
Чрезвычайно довольный произведенным эффектом, Дужкин заулыбался, посмотрел на профессора и его возлюбленную, но те остались равнодушны к экзотическим денежным знакам.
— Хрустят, — лаская бумажки, продолжал владелец гостиницы. — Что вам за них дать, Александр? Не стесняйтесь. Простите, сколько хотите. Между прочим, мои деньги пользуются в городе особым спросом. Вам об этом кто угодно скажет. Можете даже завести свое небольшое дельце — лавчонку купить или кафе. Я помогу.
— Да ладно. Я вон у… — начал Дужкин и вдруг к своему удивлению обнаружил, что не знает ни имени, ни фамилии хозяина дома. Назвать же его просто профессором представлялось неудобным.
Помявшись, Саша кивнул в сторону машинки и продолжил:
— Я здесь сколько угодно напечатаю. Куда их…
— Напечатаю, — негромко возмутился хозяин дома. — Вы слышали, Розалия? Он напечатает!
— Нахал, — бесстрастно откликнулась Розалия, и Дужкин в который раз покраснел, как рак.
Вконец расстроившись, Саша извлек из карманов несколько пестрых бумажек, чудом оставшихся после попойки у Энгельгардта, и припечатал их к столу.
— Вот, — дрожащим голосом проговорил он. — Не буду я печатать. Не беспокойтесь. И эти заберите. Сами же разрешили, а теперь…
— Обиделся! — захохотал профессор.
— Выше нос, Александр! — Базиль бесцеремонно хлопнул его по плечу и убрал Сашины десятки в карман. — Профессор пошутил.
— Нет, профессор отнюдь не пошутил, — тихо сказала Розалия. — А вы, Александр, когда говорите, забываете подумать. Ну ничего, я вами займусь серьезно. Дэди, — обратилась она к хозяину дома. — Дайте мне этого молодого человека на перевоспитание. Ну, хотя бы на неделю. Обещаю вам вернуть его в целости и сохранности.