Журнал «Если», 2002 № 07
Шрифт:
Она повернулась к нему.
— Ты мне напоминаешь одного человека, которого я когда-то знала. Он, как и ты, хотел знать правду. Хотел доступа.
— И?
Холодный ветер пробрал ее до костей.
— Он умер, — сказала Риз. — Его застрелили в больнице.
— Странное он выбрал место быть застреленным.
Ей вспомнился последний понимающий взгляд Стюарта. Северо-восточный ветер погладил ее кожу, обдал холодом сердце. Пустынная улица, по которой они шли, внезапно показалась ей бесконечной, не просто улицей, но Улицей, бесконечной стальной магистралью, по которой Риз все брела и брела в студеном одиночестве меж неоновых
— Вы были близки? — Кен произнес это тихо, и слова почти потонули в ветре.
— Да. Нет, — она тряхнула головой. — Я хотела, чтобы мы остались друзьями, но это было бы плохо для бизнеса.
— Понимаю.
Во рту у нее возник привкус желчи, а перед глазами — бесконечная мерцающая Улица и темные фигуры людей, которые соприкасались ненадолго и расставались вновь. «Интересно, что хотел сказать напоследок Стюарт», — подумала Риз.
Над дверью квартиры Кена горела голая желтая лампочка. Когда они вошли, свет, полившийся за ними в дверь, высветил потертую мебель и новенькое коммуникационное оборудование.
— Надо же, — сказала Риз, — диспетчерская «Агитпропа».
Она была рада уйти с ветреной улицы.
Комната то скрывалась в темноте, то появлялась снова, словно пульсировала в такт красным огням на верхушке минарета. Риз остановила руку Кена, накрыв ее на выключателе своей, а рот — когда он попытался заговорить — губами. Ей было решительно все равно, есть ли у него кто-то на Принце, в таких делах она предпочитала молчание. Состояние у нее было взвинченное, как перед полевой операцией, и она послала нервам приказ ускорить восприятие. И тут же все потекло неспешно, будто действия происходили в замедленной съемке: его руки, скользящие по ее телу, шелест ее собственного дыхания, бесконечный красный ритм прожектора, прорисовывающий черты его лица в теплой темноте… Ей слышен был рев северо-восточного ветра за стеной; тот все стучался в оконное стекло, визжал на углу, несся по долгой и пустой Улице. Двери надежно заперты, по крайней мере, на это замедленное и тягучее, убаюкивающее мгновение.
День спустя на станции Принц сорвало резьбу шлюзового люка в отсеке техобеспечения, шестнадцать человек погибли. Кен был доволен.
— Это нам на руку. Поможет продемонстрировать, что прихвостни администрации не способны справиться даже с самой простой работой.
Риз стояла у окна, глядя на дальний бурый горизонт. Она устала от драных обоев и продавленной мебели Кена. Вдали туристы на двугорбых верблюдах делали вид, будто везут в Ташкент шелка.
— Администрации? — переспросила она скептически.
Он сидел по-турецки, напряженно уставившись в экран.
— Да, это могли быть и мы. Если так, небольшая эффективная акция.
— А ведь те, кто погиб, добровольцами не были. Это же не ваши люди.
Он недоуменно улыбнулся.
— Ну, разумеется, нет.
Скрестив руки на груди, Риз отвернулась от окна.
— Вот что меня пугает в вас, идеалистах. Вы выбрасываете шестнадцать человек в вакуум, но все о’кей, раз это во благо победы революции и — подумать только — человечества!
Кен прищурился, глядя на нее против света.
— Думаю, это не слишком отличается от того, чем занимаешься ты.
— Я солдат. Ты идеолог. Разница в том, что это ты решаешь, кто и где будет убит, а я совершаю само убийство. Не будь людей вроде тебя, такие, как я, не понадобились
— И ты всерьез полагаешь, что твоя ответственность меньше?
Риз покачала головой.
— Нет, но те, с кем я воюю, такие же добровольцы. Как и я, они работают за плату. Все чисто, без красивых слов. Я беру деньги, выполняю работу. Чаще всего не знаю, из-за чего сыр-бор. И если уж на то пошло, даже не хочу знать. Спроси я, работодатели мне все равно солгут.
Она устроилась в потертом плюшевом кресле, подобрав под себя ногу.
— Когда-то я сражалась за человечество. В Войне Артефактов. Я была на Архангеле в батальоне «Дальний Смагарад», мы зачищали планету перед приходом свободной экономики. Использовали инопланетные технологии, если доводилось на них случайно наткнуться, все эти биохимические штуки, которыми так славятся Силы. Звучит как славное приключение, на деле мы грабили развалины инопланетной цивилизации и крали, что могли, у других поликорпораций. Война обернулась против нас, и вдруг я обнаружила, что торчу под землей, в туннелях инопланетян, а передо мной — управляемые дроны-чистильщики и специально выведенные вирусы-убийцы, и от смерти меня отделяет только плохонький бронескафандр. А потом я умерла.
Кен недоуменно поглядел на нее, склонив голову набок.
— У тебя страховка клонирования? Это новое тело?
Гнев жег Риз, она чувствовала, как он затопляет ее мышцы, гоня волну по вживленному боевому нейроволокну. Вспомнила темные туннели, горы трупов, запах страха, въевшийся в ткань ее боевого скафандра, вонь, которую не вывести никакой чисткой.
— Нет. Ничего подобного. Это я убила… я убила себя, свою личность. Потому что все, чем я была, все, что я знала, только помогало моим нанимателям и моему врагу расправиться со мной. Мне пришлось себя обкорнать, выбросить все, что не способствовало физическому выживанию. Я превратилась в зверя, в туннельную крысу. Я видела, как наши собственные боссы используют верность, храбрость и честь для того, чтобы нас убивать, поэтому стала трусливым предателем. Мое тело работало против меня, — для туннелей я слишком высокая, — но я пыталась, по-настоящему пыталась стать ниже ростом, и, как это ни смешно, у меня получилось. Потому что в таких ситуациях, если голова правильно работает, можешь сделать то, что нужно.
Она оскалилась. Прилив адреналина, вызванный яркими воспоминаниями, мурашками скатился вниз по рукам.
— Я все еще животное. Я все еще вероломный предатель. Я все еще трус. Потому что это единственный способ остаться в живых.
— Если ты так считаешь, могла бы выйти из дела, заняться чем-ни-будь еще.
— Я обучена одному, — она пожала плечами. — И если бы я занималась чем-то другим, например, техобеспечением, то просто стала бы чьим-то животным, коровой, быть может, — из тех, кого стадом гонят с места на место и кормят травой. А так я, по крайней мере, принадлежу сама себе. Свою награду получаю авансом.
— А во время операции? — темные глаза Кена смотрели напряженно.
Риз сменила позу, чувствуя смутный дискомфорт. «Нервы, — подумала она, — я вся дерганая от адреналина».
— Не совсем понимаю, о чем ты.
— Ты любишь свою работу. У меня, во всяком случае, сложилось такое впечатление.
Она рассмеялась.
— Я люблю висеть на канате и ходить по самому краю. Люблю знать, что все должно быть сделано так, как надо, что любая моя ошибка может обернуться провалом.