Журнал «Компьютерра» № 24 от 26 июня 2007 года
Шрифт:
В самом деле: закон "О правовой охране программ для ЭВМ…" предусматривает, что при массовых продажах софта "допускается применение особого порядка заключения договоров, например, путем изложения условий договора на передаваемых экземплярах программ для ЭВМ".
Так вот, особенностью мировосприятия милиционеров-"практиков" является то, что слова «например» они не видят. Им сказали "требовать бумажку" – они и требуют. Да и вообще, это отличительная черта «практиков» – не читать законы.
Благодаря этой самой черте наши «проверки» оказались в своеобразной "серой зоне" законодательства. Когда возбуждается уголовное дело, его участники находятся в сфере действия Уголовно-процессуального кодекса, где все более-менее урегулировано и где жестче контроль со стороны надзирающих
Особенно заметно, что мы в "серой зоне", когда и в самом законодательстве какойто вопрос урегулирован нечетко. Например, вопрос о том, чем отличается осмотр от обыска.
Бытует мнение, что при осмотре нельзя вскрывать закрытые хранилища, выдвигать ящики столов, а если уж возникнет необходимость, милиционер должен попросить об этом владельца помещения. К сожалению, в законе эта точка зрения подтверждения не находит: прямых запретов на подобные действия нет ни в УПК, ни в других законах. Мнение это обязано своим появлением тому, что в статье УПК, регламентирующей обыск, говорится о ряде мер, к которым следователь вправе прибегать для поиска скрываемых предметов. А вот в статье об осмотре ничего подобного не предусмотрено. Соответственно, если рассматривать оба следственных действия в совокупности, напрашивается вывод: то, что разрешено при обыске, запрещено при осмотре. Но, во-первых, милиция так не делает (помните, что я говорил о толковании закона в свою пользу?). А во-вторых, есть и иное мнение: что разница между осмотром и обыском – только в их целях, то есть осмотр проводится для обнаружения следов преступления, а обыск – для изъятия предметов, имеющих значение для дела, в том случае, если следствию неизвестно место их нахождения. Как раз при осмотре нет даже подозрений на то, что и где искать, и может быть оправданным чтонибудь вскрыть или взломать, а законом такие мелочи, как порядок проведения конкретного следственного действия, конечно же, не регламентируются.
Есть еще и так называемая "выемка", то есть разновидность изъятия предметов по уголовному делу, когда следствию известно, где они находятся. А обыск представляет собой принудительное изъятие скрываемых предметов у конкретного человека, и нормы о вскрытии помещений нужны для того, чтобы дать следствию право на такие действия в отношении обыскиваемого. В то же время при осмотре нет такой процессуальной фигуры, как "владелец места происшествия", чьи права ограничиваются следственным действием. По той же причине протокол осмотра никому не вручается, в отличие от протокола обыска.
В общем, спор этот древний, и идти ему еще долго. Простого и понятного ответа не даст никто.
Вдобавок из уголовно-процессуального законодательства он переместился еще и в сферу законодательства о милиции: сходные вопросы возникают и в случае оперативно-розыскных мероприятий, таких как "обследование помещений". Разумеется, фактически под видом этого и других ОРМ проводится, можно сказать, обыск, хотя формально обыском это не является. Такой вот парадокс.
Перейдем к законам о милиции и оперативно-розыскной деятельности.
Сфера их действия пересекается в наиболее распространенном случае – когда деятельность эту осуществляют милиционеры. Кроме того, при проверке сообщений о преступлениях или административных правонарушениях милиционеры обязаны руководствоваться соответственно УПК и КоАПом.
Не тут-то было. Часто проверяющие заявляют, что на них действует что-то одно: либо закон "О милиции", либо закон об ОРД. Разу меется, от УПК и КоАП они открещиваются в первую очередь. В 11-й статье закона "О милиции" содержатся более строгие требования к изъятию документов: подлинные документы должны быть скопированы, после чего изымаются или копии, или подлинники. То есть у проверяемой организации в худшем случае должны остаться копии. А вот в законе об ОРД таких требований нет, соответственно проверяющие частенько заявляют, что действуют, руководствуясь только этим законом, – и копий не делают.
Вопрос об изъятии чего-либо при применении указанных законов тоже нередко решается при помощи произвольного толкования. Например, та же 11-я статья закона "О милиции" предоставляет милиционерам право изымать для производства экспертиз "образцы сырья, продукции и товаров". Но со ссылкой на нее, разумеется, изымают что угодно, не только образцы. Похожая ситуация – с законом об ОРД: в его 15-й статье органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, предоставлено право производить "изъятие предметов, материалов и сообщений, а также прерывать предоставление услуг связи в случае возникновения непосредственной угрозы жизни и здоровью лица, а также угрозы государственной военной экономической или экологической безопасности Российской Федерации".
Во-первых, не совсем понятно, относится ли условие о "возникновении угрозы" к изъятию, или только к "прерыванию услуг связи". Исходя из смысла статьи – изъятие чего-либо должно проводиться не в любом случае, а при наличии тех самых угроз. А вовторых, такими тонкостями никто обычно не заморачивается: ссылаясь на пресловутую статью, изымают что угодно.
Примерно так было в случае с «проверкой» магазина фотографа Ивана Ушкова, сообщения о которой не так давно появлялись во многих сетевых СМИ.
Когда к Ушкову пришли проводить "обследование помещений", именно так изъяли компьютер. А в постановлении о проведении «обследования» в качестве оснований указано, что "поступили данные о предполагаемом нарушении действующего законодательства". С такими "основаниями", как вы понимаете, можно прийти куда угодно и изъять что угодно. Позже, утверждает Ушков, из "кулуарной беседы" с сотрудниками милиции он узнал: причиной проверки стало то, что кому-то не понравились его фотоработы.
Это, кстати, еще один больной вопрос, который на практике решается «серым» способом, – основания проведения "мероприятий". Обычно проверки именно так и мотивируются – в стиле "мы думаем, что вы нарушаете закон". Никаких конкретных требований к причинам проведения ОРМ в законодательстве не содержится, и, как правило, в суде обжалование проверок "от балды" заканчивается провалом: доказать отсутствие причин практически невозможно. Единственное, к чему можно придраться в случаях, подобных тому, что произошел с Ушковым, – немотивированность постановления. "Нарушение законодательства" – это основание проверки, а постановление о ней должно быть "мотивированным", и мотив в данном случае не указан. Но это столь эфемерное основание для обжалования, что в суд, тем более в отечественный, я бы с ним сунуться не рискнул.
И еще одно обстоятельство, которое делает законодательную "серую зону" столь привлекательной. Законодательство о милиции фактически дает милиционерам больше прав, чем УПК, и обеспечивает меньшие возможности контроля за проведением проверок. Но изъятые таким образом предметы могут затем стать доказательствами и по уголовному делу. Для этого надо просто провести следственные действия – например, допрос в качестве свидетеля оперативника или изъятие у него предметов, которые он, в свою очередь, сам изъял.