Журнал Наш Современник №1 (2002)

Журнал Наш Современник

Потому-то у нас часто неуютно и неприбранно в городах и весях, что мы живем всё как будто временно, всё как бы в ожидании, что скоро куда-то уедем, в какой-то настоящий город, где начнется настоящая жизнь. А всё, что сейчас, здесь и вокруг, — это зал ожидания, общежитие, временная (пусть даже и затянувшаяся) остановка.

Отсутствие общественного признания, публичного интереса лишает талант самого главного условия его самореализации — востребованности. Талант в этом случае начинает искать новое место приложения своих сил, что приводит к печально знаменитой “утечке мозгов”. В каждой сфере деятельности мы назовем десятки имен наших современников, которые в разные годы покинули Крым. В результате сегодня впору

говорить о том, что древо нашей культуры не только не цветет ярким цветом, а напротив — начинает желтеть. Например, у нас есть Союз писателей (сейчас их даже три), но с отъездом в Москву не поладившего когда-то с начальством замечательного исторического романиста Владислава Бахревского круг маститых писателей, признаваемых и печатаемых далеко за пределами Крыма, сузился: Е. Г. Криштоф, С. К. Славич, А. И. Домбровский... Среди начинающих однозначно крупное имя даже трудно и найти (многие молодые также подались в столицу или в иные большие города). В результате и В. А. Бахревский в Москве растворился среди многих знаменитостей, и Крым обеднел.

Старая Провинция питала своими соками не только коренных обитателей, но, будучи яркой и богатой, давала толчок в развитии талантов приезжих. Вспомним ту роль, которую сыграл Крым в судьбе Пушкина (его всероссийская слава началась именно с поэмы “Бахчисарайский фонтан”), В. В. Набокова (именно здесь он окончательно оформился как поэт) или В. И. Вернадского (в Симферополе была написана едва ли не главная книга ученого — “О живом веществе”).

Сам приезд в Крым был тогда не рядовой казенной поездкой, а ярким путешествием, которое дарило новые ощущения. Крым был заполнен культурными и литературными гнездами: мекка русских мыслителей — Мшатка Н. Я. Данилевского, Ялта А. П. Чехова и А. А. Спендиарова, купринская Балаклава, коровинский Гурзуф, имение сестер Герцык в Судаке, волошинский Коктебель, Алушта С. Н. Сергеева-Ценского и И. С. Шмелева, гриновская Феодосия и проч., и проч., и проч.

Литературные и культурные гнезда позднее частью исчезли, частью превратились в Дома творчества, а Дома творчества уже в наше время — в обыкновенные гостиницы. На смену путешествиям пришли заурядные вояжи за экзотикой и стандартным комфортом.

Сейчас у нас есть окраины, но нет Провинций. Сейчас у нас есть многочисленные столицы, но нет Центра. В результате у нас есть “независимые государства”, но нет и в обозримом будущем не может быть Империи.

В государстве-империи история вяжется в единый узел в столице (в Риме, в Константинополе, в Москве), но творится на периферии, в провинции. Для того чтобы могли состояться такие фигуры, как М. Шолохов, Э. Межелайтис, Ч. Айтматов или О. Сулейменов, необходимы эти оба начала. Наличие столицы дает провинциальному бытию систему координат, помогает преодолеть тупики затворничества (в том числе национального). Но реализация общей идеи невозможна без фактуры провинциального бытия, его плоти и крови, его реальности, которую не может дать идеократическая столица. Сосланные в северное Причерноморье Овидий и Пушкин, каждый по-своему, органически претворяли имперскую идею в плоть провинциального опыта.

Здоровый Центр осознает важность развития Провинции, ослабевающий — стремится всячески ее ослабить. Результатом всегда является бунт Провинции против Центра. Он имел место и после октября 1917 года, и после апреля 1985 года.

Оскудение Провинции таит в себе опасность перерождения “провинциальной гордости” в “провинциальное тщеславие”. Нет крупных имен — нет настоящих критериев самооценки. Нет критериев — начинает развиваться мелочная гордыня, а это болезнь заразная, она быстро перебрасывается из Провинции в Центр.

Одним из очевидных признаков этой болезни в масштабах целого государства (особенно новообразованного) всегда являлась страсть к помпезным названиям.

Не так давно Киевский университет стал национальным. Но такое звание может быть или результатом общественного признания (и тогда оно оправданно), или результатом бюрократического решения (и тогда оно останется формальным). Гарвард, Кембридж или МГУ таких званий не имеют, но они являются в самом высоком смысле национальными, потому что такой статус за ними признает научная общественность мира. Тот факт, что сегодня, помимо Киевского, еще по меньшей мере пять университетов Украины стали национальными (не говоря уже о полутора десятках других вузов), говорит о том, что мы избрали бюрократический, а не сущностный путь.

О том, что в нашем молодом независимом государстве уже более трех десятков академий наук, которые в лучшем случае заслуживают названия “клуба ученых по интересам”, стыдно и говорить.

Сегодня перед всеми нами стоит задача восстановления самосознания Провинции, что станет реальным шагом к возрождению Центра.

Голоса протеста (Наш современник N1 2002)

ГОЛОСА ПРОТЕСТА

Вожди и марионетки

Двадцатый век дал человечеству несколько имен, навсегда вошедших в его историю: религиозные вожди и проповедники махатма Ганди и аятолла Хомейни, организаторы народных масс и поэты Иосиф Сталин, Мао Цзедун и Радован Караджич, трибуны и публицисты Фидель Кастро, Муамар Каддафи и Саддам Хусейн, строители новых государств Кемаль Ататюрк, Ясир Арафат, Слободан Милошевич... Какое разнообразие национальных характеров, человеческих типов, судеб, поступков, трагедий. Их называли и называют по-разному: вожди, тираны, экстремисты, кумиры, харизматики, герои, пророки, авантюристы, террористы.

Почти все они из бедных семей — дети сапожников, бедуинов, солдат, домашних работниц, крестьян...

Славой и величием они обязаны не происхождению, не наследственным богатствам, не клановым связям, а только своей собственной воле, своей вере, своему гению, своей путеводной звезде.

Особый свет этих звезд падал даже на лидеров демократических государств ХХ века — Рузвельта, Черчилля, де Голля, а лица последних чуть-чуть начинали светиться отраженным мерцанием и выборные чиновники начинали немного походить на своих великих современников. Черчилль даже приличным литератором прослыл.

А разве не были пророками и писателями отцы-основатели современного Израиля—Теодор Герцль, Ахад Хаам, Владимир Жаботинский?

Но во второй половине века общество цивилизованного Запада стало возносить на вершины власти не героев и пророков, не священников и пламенных революционеров, а каких-то созданных акционерами от политтехнологии администраторов, имена которых, как только они выходят в отставку, погружаются в небытие, как будто они его чада. “Чада праха”, как сказал Пушкин. Все эти мейджеры, старшие и младшие буши, хавьеры соланы, бутросы гали, олбрайты и карлы дель понты, после которых не остается ни собраний сочинений, написанных собственной рукой, ни стихотворений, ни дневников, ни проповедей, ни легенд, ни даже анекдотов. Пустое место.

Бывают времена, в которые тоталитарные режимы, ведомые вождями, находят пути спасения и для своих народов, и для человечества, а демократические общества с президентами чреваты бессилием и даже опасны. Недемократический Китай в интересах всей земной цивилизации решился на великую жертву, не позволяя своим семьям заводить второго ребенка, а демократические Соединенные Штаты в ту же эпоху выбрасывают в околоземное пространство более половины мировых промышленных отходов и отвергают все разговоры о самоограничении, приближая тепловую смерть земной Вселенной.