Журнал Наш Современник №12 (2001)

Журнал Наш Современник

Гибель комбата

О т города Тат мы на высокой скорости движемся по придунайскому шоссе в

направлении города Нергешуйфалу. Когда мы достигли этого населенного пункта, то я обратил особое внимание на его планировку. Мы сбавили скорость и двигались по прямой улице, затем круто повернули налево, и там тоже была прямая улица с небольшим уклоном. По левую сторону ее, за домами, виднелась обрывистая низменность. А на правой стороне улицы, тоже прямо за домами, был крутой подъем на возвышенность, на которой за сплошной тесовой оградой находилось городское кладбище. Вот мы уже покидаем последние дома этого города и вскоре видим поворот дороги направо — опять же под прямым углом. Мы увеличили скорость и скоро достигли другого населенного пункта, где и остановился наш батальон. Под кустистыми хвойными деревьями везде были танки, и мы свои тоже поставили под такое же зеленое укрытие.

Только мы

вылезли из танка, вижу, к нам идет лейтенант Самохвалов, его взвод стоял рядом. Подходит и говорит: вы, наверное, ничего не знаете о том, что произошло с нашим комбатом? Конечно, не знаем, мы только прибыли сюда по указанию командира батальона, и я еще не докладывал ему о своем возвращении. “Нашего комбата уже нет в живых”, — произнес он. “Как нет в живых?!” — воскликнул я, пораженный этим известием. И Самохвалов стал рассказывать, как все это произошло: когда танковый батальон двигался от города Тат в направлении к городу Нергешуйфалу, на полпути к нему комбат свернул влево, на сравнительно ровную и почти открытую поляну, за ним последовал и весь батальон. Немного проехав, дав возможность всем танкам сойти с шоссе, комбат остановил всю колонну. Ехавшему за ним командиру первой танковой роты он приказал построить личный состав батальона. Перед строем комбат стал разбирать бой танкового батальона за город Тат, со взятием которого завершилось полное окружение Будапешта. Командир батальона много говорил о боевых делах твоего танкового взвода, продолжал Самохвалов, а тебя ставил в пример всему батальону. Далее комбат сказал, что в город Тат первым ворвался твой танковый взвод и взял в плен много солдат и офицера, а также немало забрал у немцев автомашин и уберег от поджога трофейные склады, представляющие собой большую материальную ценность. Комбат объявил всем слушавшим его бойцам, что приказал начальнику штаба старшему лейтенанту Чичегорову оформить документы на присвоение звания Героя Советского Союза командиру танкового взвода лейтенанту Апушкинскому (то есть мне) и закончил словами, сказал Самохвалов: в своих боевых действиях берите пример с третьего танкового взвода и его командира лейтенанта Апушкинского. После этого он подал команду: по местам! И забрался на лобовую часть первого танка, и тот тронулся. Чтобы наверстать время, упущенное на остановку, он дал указание водителю прибавить скорость и срезать угол поворота, не выезжая на шоссе. Поляна была довольно ровная, и рос на ней очень редкий и низкий кустарник. Погода была сухая, и ехать на танках по задернелой почве было одно удовольствие. Но вот впереди показались хотя и довольно густые, но совсем небольшие кусты, которые не представляли никакой помехи для танков, чтобы проехать по ним. Задумчивый комбат не придал им никакого значения. Кусты как кусты, мало ли мы мяли их гусеницами. И вот его танк врывается в них, а за ними — обрыв. Комбат вскакивает, крича и подавая рукой знаки водителю остановиться. Водитель тут же резко затормозил, но было уже поздно, чтобы остановить танк. Перед его повис в воздухе, под ним обрушился край почвы, почти отвесной стены, и несколько секунд казалось, что он остановился, но нет, сила инерции сорвала под гусеницами верхний слой грунта, и танк страшно пошел вниз. Командир батальона в это время спрыгнул на левую сторону. Бойцы, сидевшие на этом же танке, буквально скатились вправо и влево. Все это происходило на глазах у сидевших на втором танке резервных танкистов и автоматчиков, и когда их танк тоже резко затормозил, то все они поспрыгивали с него и побежали к обрыву, и стали громко звать: товарищ комбат! товарищ комбат! Но никто им не отвечал. Потом они заметили внизу, в кустах, что-то темное, спустились и увидели: это было тело без головы! тело нашего командира батальона, старшего лейтенанта!

Самохвалов что-то еще хотел сказать, но здесь подошел связной и доложил, что меня вызывает комбат. Тогда я спросил Самохвалова: а кто сейчас комбат у нас? Его помощник стал комбатом, ответил он. И я пошел на вызов.

Пожар

Я получил задание отправиться с двумя танками в засаду — на фашистов,

которые вырвались из будапештского окружения.

Вот вдали уже показались первые домики возле шоссе. Правее дороги было открытое место, окруженное с трех сторон густым хвойным лесом. Из стоящего впереди лесного массива и ожидается появление большой группы фашистов. Мы еще не остановились, а я уже присмотрел удобную огневую позицию для танков — придорожное углубление, по правую сторону. И мы с ходу ее заняли. Внимательно осмотрев эту огневую позицию и ближайшие места, я остановился на ней, так как она была очень удобной. Она скрывала нижнюю часть танка, давала возможность лобовому пулемету вести огонь по противнику, а из пушки можно обстреливать вкруговую. Дал указание произвести маскировку танков. Сержанту говорю, чтобы подготовили по обе стороны боевых машин огневые позиции для автоматчиков. Взвод, хотя и не полный, был занят подготовкой к возможному бою. Уже заметно вечерело. Вдруг из второго от края дома повалил густой дым. “Пожар!” — ахнул я. В темное время мы будем освещены?! Нет, нужно что-то предпринимать. Даю командиру танка указание: он остается здесь за меня, все должны быть на своих местах, а мы с автоматчиками бежим к горящему дому, может быть, удастся потушить пожар, вбегаем во двор. Из окна валит дым с пламенем. Крикнул: ищите ведра и воду. Через несколько минут мне сообщают: лейтенант, ведра нашли, а воды нет. Напротив горевшей комнаты и ее окна был незапертый подвал. Говорю им: лезьте в него, может,

в нем есть вода. Четверо почти побежали по цементным ступеням, а их было много, подвал был глубокий. Я стоял около раскрытых дверей и с нетерпением ждал известий о воде. Мне кричат из подвала: воды нет, есть вино. Спрашиваю у них: а много его? Много, целые чаны, слышу ответный голос снизу. Черпайте его и быстрей сюда, кричу. Встал поудобнее напротив окна, чтобы сподручнее принимать ведра с вином и плескать в окно. Смотрю: стекла от огня давно повысыпались и уже горит рама. Мне показалось, что-то долго нет моих ребят. Но вот подбегает автоматчик с ведрами, наполненными шипящим виноградным вином. Беру у него по одному ведру и со всей силой выливаю вино в ненасытную пылающую пасть. Потом автоматчики стали носить мне ведра так быстро, что я еле-еле успевал опорожнять их. Но никакого ослабления пожара я что-то не замечал. Пламя, наоборот, все увеличивалось. Выливая последние ведра, я уже пришел к убеждению, что этим вином при всем желании мы потушить этот пожар не сможем. И даю указание: прекратить тушение.

Когда мы шли обратно, я стал обдумывать увиденное, и у меня возникло подозрение, что это не случайное возгорание по неосторожности, а специально подожгли, обильно полив пол бензином. Подходим к танкам. Я посмотрел на догорающий дом, и тут меня осенило. Приехали мы к вечеру, уже начало смеркаться. Поставили танки у дороги, производим их маскировку, автоматчики окапываются. Из окружения вырвались фашисты, а им проходить неминуемо этот перекресток. Возможно, их лазутчик и поджег, чтобы осветить нас, а они ведь хорошо снабжены ручными средствами для борьбы с танками.

Пришлось нам искать другое место для засады.

* * *

“От армии в 48 000 у меня в эту минуту не остается и 3 000. Все бежит, и у меня нет больше власти над войском... В Берлине хорошо сделают, если подумают о своей безопасности. Жестокое несчастье, я его не переживу. Последствия битвы будут еще хуже самой битвы: у меня нет больше никаких средств, и, сказать правду, считаю все потерянным...” — писал Фридрих II своем другу детства после разгрома под Кунерсдорфом русскими и австрийскими войсками под командованием графа П. С. Салтыкова прусской армии...

Кампания 1759 года могла решить участь Семилетней войны, а вместе с ней и участь Пруссии...

В кампанию 1760 года Салтыков полагал овладеть Данцигом, Кольбергом и Померанией, а оттуда действовать на Берлин...

23 сентября Тотлебен атаковал Берлин, но был отбит, а 28 Берлин сдался...”

А. А. Керсновский,

“История русской армии”

в четырех томах,

Москва, “Голос”, 1992,

т. 1, с. 106—108.

Прошло без малого два столетия, и вот вновь на подступах к Кунерсдорфу — русские войска!

Наш второй танковый батальон наступал колонной, — пишет ветеран Великой Отечественной войны, житель города Орла Павел Кириллович Гнездилов в своем документальном рассказе “Бой за Кунерсдорф”. — Последним танком в колонне двигался наш, поскольку он был изрядно покалечен в предыдущих боях. Он единственный уцелел из всего третьего взвода...

Если батальонная колонна останавливалась, то нашему танку № 628 шел по радио приказ: “Выдвинуться вперед! Осмотреть местность! И доложить!” Мы, обогнав колонну, выдвигались вперед, осматривали местность и, если по нашему танку никто ни из чего не стрелял, докладывали, что путь свободен, и становились опять в хвост колонны. Мы понимали, что наш танк обречен. Ну кому нужна боевая машина, у которой конец пушки, поврежденный осколками немецкого снаряда, был отпилен ножовкой, ствол лобового пулемета погнут миной, а в запасном стволе в казеннике застревал патрон?!

Броневые листы правой скулы корпуса танка в стыке от удара снаряда завернулись, и дыру я заткнул паклей, чтобы не дуло. Масляная система текла, и масло вместе с неотмытой кровью вдруг волной приливало в переднюю часть танка при остановке.

Самая каверзная дыра в броне была в командирской башенке, в так называемой “голубятне”, как раз у виска командира танка. Это нас немцы угостили фаустпатроном еще под Ковелем. И нашего первого командира машины и одновременно командира взвода, старшего лейтенанта Евдокимова Александра Ильича, смертельно ранило в голову.

Поэтому все новые командиры предпочитали командовать, находясь снаружи, а не внутри танка, “обзор лучше”. И предпочитали поскорее перейти на другой танк. Скорости то не включались, то включались сразу две — и танк или стоял на месте, или вместо того, чтобы ехать вперед, давал задний ход, в тыл. Поэтому у моих ног постоянно лежал молоток, а в мою обязанность входило этим молотком “помогать” механику-водителю Игорю Щипову из Павлодара включать нужную скорость. А в остальном танк и экипаж были вполне боеспособны. Да, чуть было не забыл: вместо незамерзающей жидкости, вытекшей при ремонте, водяная система танка была заправлена спирто-водяной смесью, которая регулярно экипажем разбавлялась водой. В каждом взятом нами населенном пункте, особенно в Польше, немцы обязательно оставляли нам спиртзавод на ходу и с полными баками и цистернами. И в нашем танке на боеукладке вместе с запасом снарядов стояла молочная фляга со спиртом.