Журнал Наш Современник 2006 #5
Шрифт:
Потом приняли новый Уголовный кодекс. По нему срок моего заключения должны были сократить на два года. Окружной суд принял такое решение, но апелляционный — Генеральная прокуратура подала протест — оставил мне все двенадцать лет. С той подоплекой, что было хорошее предложение, а он отказался, значит, его надо держать.
Человек не должен быть перевертышем. Он должен быть достоин своей внутренней жизни, своих убеждений. Физически — да, я очень ослаб. В последнее время в лагере пройдешь пятьдесят метров — сердце болит, дыхание захватывает. Было два выхода: операция или смерть.
А. К.: Интересно, что помилование вам предлагал Адамкус, приехавший в президентский дворец чуть ли не прямо из Штатов. А что же предыдущий глава государства — Бразаускас, в недавнем прошлом ваш товарищ по партии. Он не предпринимал подобных шагов?
М. Б.: Да, когда нас арестовали, президентом был Бразаускас. Но все документы с требованием выдать нас Литве подписывал тогдашний председатель сейма Чеславас Юршенас. Бразаускас к этому руку свою не приложил. И на суде он повел себя честно. Да, наши позиции расходились на 180 градусов. Но в своих показаниях он утверждал: у меня нет доказательств, что Бурокявичюс выступал против государства и стоял на позициях измены. Его выступление опубликовала газета “Летувос ритас”.
А. К.: Он был свидетелем?
М. Б.: Да, свидетелями были президент, премьер-министр (даже два: Прунскене и сменивший ее Вагнорюс), ведущие министры.
A. K.: Люди, с которыми вы в советское время вместе работали, встречались чуть ли не ежедневно, быть может, сидели рядом — как сейчас мы с Вами?
М. Б.: Знаете, в личности Бразаускаса есть внутреннее противоречие, я бы даже сказал — противоположность.
А. К. Двойничество?
М. Б.: Да. С одной стороны, он работал в Компартии Литвы. С другой, выступал за реставрацию капитализма. Как бы то ни было, он более-менее объективно выступал на процессе.
Тут было одно обстоятельство. Когда на пленуме ЦК КПСС, кажется в декабре 1989 года, обсуждалось положение в Литве, многие видные московские руководители предлагали исключить Бразаускаса из партии и даже привлечь к ответственности. Я выступил и сказал, что наши идейные споры не должны приводить к политическим и юридическим преследованиям. Пленум меня поддержал, и Бразаускаса к ответственности не привлекли. Видимо, это тоже повлияло на то, что на суде он выступал сдержанно. Не в пример другим.
Повторю, показания давало все руководство Литвы. Только Генеральный прокурор Паулаускас не решился выступить свидетелем. А у меня было к нему много вопросов! В Москве Генеральному прокурору Трубину он говорил одно (Трубин сам рассказывал мне об этих беседах), а возвращаясь в Вильнюс, Паулаускас говорил другое. Я хотел вывести его на чистую воду, но он понял, в чем дело, и уклонился от дачи показаний.
А Прунскене выступала. И когда я начал задавать ей вопросы о ее беседе с Горбачевым, которая не была предана гласности, она растерялась. И я решил не ставить женщину в неловкое положение.
А. К.: Да вы гуманист! Они вас в тюрьму посадили, а Вы их в неловкое положение ставить посовестились.
М. Б.: Все же она порядочный человек. Она бы не довела противостояние Вильнюса и Москвы до январских событий.
А. К.: Кстати, о январских событиях. Я так понимаю, что на суде речь шла преимущественно о конфликте у вильнюсской телебашни, вину за который обвинение пыталось возложить на вас. Что там произошло? Прошло столько времени, что читатели, поди, и не помнят об этой трагедии. Да и политические историки, насколько я знаю, спорят, была ли это провокация оппозиции или ошибка власти.
М. Б.: Вопрос сложный. 22 марта 1990 года Горбачев, выступая перед руководством СССР, поставил вопрос о введении в Литве прямого президентского правления. В декабре он вновь вернулся к этой теме. Об этом в книге воспоминаний рассказывает бывший глава КГБ Крючков. И в третий раз Горбачев обсуждал эту проблему — 10 января 1991 года на встрече с Крючковым, Язовым и Пуго. Предлагалось перебросить в Вильнюс группу “Альфа”, чтобы она — совместно с внутренними войсками и подразделениями Советской армии — провела соответствующие мероприятия. А через два дня — в ночь с 12 на 13-е — произошли события у вильнюсской телебашни.
Какую позицию занимала Компартия Литвы и я как ее руководитель? Применение вооруженных сил в местах скопления людей приводит к жертвам. Не учитывать этого было ошибкой Горбачева. Я как лидер литовских коммунистов и даже как член Политбюро не мог взять на себя ответственность за подобное мероприятие. Свое мнение я изложил. Руководство КПСС должно было занять жесткую, а главное, определенную позицию еще на пленумах 1989 и 1990 годов. Дело в том, что Ландсбергис — глава националистической оппозиции — был страшным трусом. Он и другие руководители “Саюдиса” в 90-м опасались гнева Москвы. Но когда увидели, что Горбачев и Яковлев им подыгрывают, подняли голову. Яковлев приезжал в Вильнюс, встречался с людьми и сыграл здесь страшную роль. Вот кто настоящий предатель!
А ведь Яковлев и Медведев (он тоже приезжал) могли бы повлиять на правительство, воздействовать на колеблющихся. Многие, в том числе и глава Верховного совета Астраускас, тогда занимали такую позицию: и вашим, и нашим. Вместо того чтобы повлиять на этих людей, посланцы Москвы занялись бюрократической волокитой.
A. K.: А может, это была сознательная линия — на углубление кризиса?
M. Б.: Знаете, Горбачев тогда показал себя человеком, недостойным занимать посты Генерального секретаря ЦК КПСС и президента СССР. Помните, не так давно он заявил в Турции, что вся его деятельность была направлена на разрушение СССР и коммунистической системы. Так чего же ждать от такого человека?
А. К.: Так что же, на вершине властной пирамиды СССР оказались одни предатели?
М. Б.: Ну что вы. Было немало порядочных людей. Если говорить о первых лицах государства, то я бы выделил председателя Совета министров СССР Николая Ивановича Рыжкова. Это опытный руководитель, интеллигентный человек, душой болеющий за свою родину.
А. К.: Но вернемся к операции у вильнюсской телебашни. Имела ли она смысл? Существовала другая передающая антенна — в Каунасе. Захват телебашни в Вильнюсе проблему не решал. Впрочем, нелепость, даже дикость ситуации заключалась уже в том, что государству приходилось з а х в а т ы в а т ь объекты, которые принадлежали ему по праву!