Журнал Наш Современник 2006 #7
Шрифт:
Внимательный читатель сразу заметит, как резко изменился тон писем Л. Гиндина после попадания в плен. В письмах с фронта он подробно и красочно описывал свои впечатления и наблюдения. В письмах из лагерей он всячески старается избегать этого. Только мимолётные фразы свидетельствуют о тех жестоких испытаниях, которые ему довелось пережить в Польше в качестве военнопленного.
23 марта 1921 г. Гиндин пишет из Осовца: “Питание хорошее. Только окончательно оборвался. Всё истрепалось”. О том, как дело обстояло на самом деле, написал в апреле 1921 г. в своём письме Ольге Гиндиной освободившийся из плена Яков Геллерштрем, сосед Гиндина по лагерю: “…Я также был в плену… по внешности потерял всякое человеческое достоинство, унижения неописуемые,
Двумя месяцами позднее, чтобы успокоить жену, Л. Гиндин откровенно бравирует в своем письме от 23 июля 1921 г. Пишет о “рыбном спорте” (не рыбалке!) и в конце заявляет: “Вот видишь, как мало я могу сообщить тебе о моей жизни. Живу на всем готовом и не о чем заботиться…”. В феврале и начале мая 1921 г. Л. Гиндин тоже утверждал, что якобы вокруг все хорошо, самое скверное позади, и вдруг 5 августа того же года в письме из Белостока у него опять неожиданно вырывается: “Моя дорогая! Самое тяжелое осталось позади, и если я уцелел до сих пор, то, наверно, увидимся…”. Возникает вопрос — так как же на самом деле жилось пленному? Люди старшего поколения, по своему личному опыту знавшие, что такое военная цензура, лучше нас с вами могли ответить на такой вопрос, поскольку прекрасно умели читать “между строк” скрытый смысл писем своих близких. Им не надо было объяснять, почему это человек сначала бодро сообщает, что вокруг него “все хорошо”, а позднее осторожно намекает на то, что еще не до конца уверен в том, что ему вообще удастся выжить, и выражает удивление, как он в тех условиях “уцелел до сих пор”.
Л. Гиндин был человеком подневольным. А вот что писали о Тухоли наблюдатели со стороны. Причём, подчеркну это, не русские, а поляки. Представитель Польского общества Красного Креста Наталья Крейц-Вележиньская в декабре 1920 года свидетельствовала: “Всего сейчас в Тухоли 5373 пленных. Лагерь в Тухоли — это т. н. землянки, в которые входят по ступенькам, идущим вниз. По обе стороны расположены нары, на которых пленные спят. Отсутствуют сенники, солома, одеяла. Нет тепла из-за нерегулярной поставки топлива… Нехватка белья, одежды во всех отделениях (“Красноармейцы…”, с. 437, 438).
Польский генерал-поручик Ромер в своем отчете от 16 декабря 1920 г. о результатах проверки лагеря пленных в Тухоли отмечал: “Размещение пленных не совсем надлежащее. Пленные ослаблены, требуют поддержки, размещены в очень плохих землянках” (там же, с. 454).
А вот как выглядел тухольский госпиталь: “Больничные здания представляют собой громадные бараки, в большинстве случаев железные, вроде ангаров. Все здания ветхие и испорченные, в стенах дыры, через которые можно просунуть руку… Холод обыкновенно ужасный. Говорят, во время ночных морозов стены покрываются льдом. Больные лежат на ужасных кроватях… Все на грязных матрасах, без постельного белья, только 1/4 имеет кое-какие одеяла, покрыты все грязными тряпками или одеялом из бумаги” (там же, с. 376).
В 1921 г. ситуация в Тухоли, как и в остальных польских лагерях для военнопленных красноармейцев, изменилась незначительно. Утверждения профессора З. Карпуса о том, что: “…в Тухоли за год умерло, в подавляющем большинстве от заразных болезней, 1950 большевистских военнопленных” и что якобы нет никаких документальных подтверждений сведений о высокой смертности пленных в Тухольском лагере, сомнительны и противоречат документам.
В частности, статистика тухольского лагерного
Оказывается, что только за неполные три весенних месяца 1921 г. в Тухоли умерло на 550 человек больше того суммарного количества людей, что профессор 3. Карпус соглашается признать умершими в Тухольском лагере за целый год! В сборнике “Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг.” есть и другие свидетельства, на основании которых можно сделать выводы о реальной смертности в лагере. Это чрезвычайно важно, так как известно, что в 1919 — 1920 гг. польские власти фактически не вели достоверного учета умерших в плену красноармейцев.
В письме председателя РУД А. А. Иоффе председателю польской делегации Я. Домбовскому от 9 января 1921 г. сообщается: “По произведенным подсчетам оказывается, что если принять за норму смертности среди пленных в лагере в Тухоли за октябрь месяц минувшего года, то в течение 5-6 месяцев в этом лагере должно вымереть все его население. Эти цифры подтверждены официально польскими военными врачами” (там же, с. 467).
Сведения, приводимые в сборнике “Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг.”, позволяют с определённой степенью точности подсчитать данные о смертности в Тухоли за 171 день — из 420 дней существования лагеря. Следует подчеркнуть, что приводимые данные являются минимальной оценкой числа погибших.
Получается 6312 умерших менее чем за полгода пленных, что более чем в три раза превышает цифру смертности за 14 месяцев, предлагаемую тем же З. Карпусом.
Самое компетентное подтверждение смертности в 22 тысячи пленных Красной Армии в лагере Тухоли содержится в письме руководителя польской военной разведки (II отдела Генерального штаба Верховного командования ВП) подполковника Игнацы Матушевского, от 1 февраля 1922 г., в кабинет военного министра Польши (там же, с. 701).
Заявление И. Матушевского о гибели 22 тысяч пленных красноармейцев широко известно с 1965 г. и уже ряд лет является объектом яростной критики. Утверждается, что сведения об огромной смертности в Тухоли И. Матушевский почерпнул из прессы и, несмотря на то, что эти сведения были неподтвержденными, включил в текст своего ответа военному министру.
Что можно сказать по данному поводу? Прежде всего то, что письмо И. Матушевского является официальным ответом на распоряжение военного министра Польши N 65/22 12 января 1922 г.
Начальник II отдела Генерального штаба Войска Польского И. Матушевский в 1920-1923 гг. был самым информированным человеком в Польше по вопросу о реальном состоянии дел в лагерях военнопленных и интернированных. Как шеф военной разведки, именно он являлся тем польским государственным чиновником, который по должности обязан был обладать полным массивом информации по всем лагерям, в том числе и закрытой — о внесудебных расстрелах военнопленных, о расправах над военнопленными по инициативе сотрудников лагерной администрации и о случаях массовой гибели пленных. Сбор, обработка и анализ подобной информации напрямую входили в обязанности его подчиненных.
Напомним, что офицеры II отдела, то есть подчиненные И. Матушевского, руководили поступлением военнопленных в лагеря, обеспечивали их политическую “сортировку”, а также контролировали политическую ситуацию в лагерях. Реальное положение дел в лагере в Тухоли И. Матушевский просто был обязан знать в силу своего служебного положения.
Поэтому не может быть никаких сомнений в том, что ещё задолго до написания своего письма от 1 февраля 1922 г. И. Матушевский располагал исчерпывающей, документально подтверждённой и многократно перепроверенной информацией о смерти 22 тысяч пленных красноармейцев в лагере Тухоли.