Журнал Наш Современник 2008 #9
Шрифт:
Создавшееся положение есть своего рода завершение "гегелевской триады" становления глобального капитализма, где роль антитезы сыграл временный союз с христианской инновационной динамикой и промышленной революцией.
Институциональные формы третьей фазы могут со временем свести воедино проклюнувшиеся версии социального Постмодерна, запечатлев торжество широкой конвергенции культур и стилей, проявив их столь неочевидную сегодня типологическую родственность. Сохранится ли при этом отмирающий ярлык "капитализм"? И стоит ли лишний раз подчеркивать, что мировоззренческая основа этой стадии выходит далеко за пределы протестантской этики, вскрывая гораздо более интригующие истоки и горизонты
Моделью выстраиваемой геоэкономической конструкции (геокона) может послужить известный многоярусный китайский шар, этот своеобразный аналог гебдомады гностического космоса. Геокон последовательно соединяет хозяйственные диады (сизигии) в единую сложноподчиненную конструкцию экономистичного универсума.
На "нижнем", географически локализуемом его уровне - это добыча природных ископаемых и их использование природозатратной индустриальной экономикой.
Другой, более высокий локус - производство интеллектуального продукта и его высокотехнологичное освоение.
На транснациональном ярусе - это производство финансовых ресурсов вкупе с применением технологий универсальной процентной дани в качестве механизма управления экономическими и другими объектами, в свою очередь, плодящими потребность в данных ресурсах.
Но трансгранична также изнанка геоэкономической конструкции - сдерживаемый цивилизацией порыв к инволюционному, хищническому проеданию ранее созданного человеком или предоставленного природой потенциала с целью извлечения краткосрочной прибыли, а также контроль над различными видами асоциальной практики. Отсюда в легальный сектор продвигаются правила игры, выходящие за пределы обозначенных Адамом Смитом ограничений (об этом чуть ниже), в которых правовой, а тем более моральный контекст утрачивает былое значение.
Наконец, на верхнем этаже расположена все еще пребывающая в становлении паутина штабной экономики. Это система глобального управления мета-экономикой утверждает регламенты "самой большой игры", ее финансово-правовое (и силовое) регулирование, имея целью унификацию источника легальных платежных средств, универсальный контроль за их движением (равно как иных ресурсных потоков), унификацию и глобальную диверсификацию налоговых платежей, превращая земли геоэкономического универсума в плодородную ниву нового мира - волшебный источник специфической квазиренты.
Торжество денежного строя, его влияние и амбиции стать мерой человеческой практики свидетельствуют о кризисе христианского универсума, но также и об истощении прежней пассионарной доминанты цивилизации - ее кальвинистского вектора.
Идеалы заметно меняются: строители уходящей в дурную бесконечность конструкции говорят на едином для стран и народов языке финансовых операций, обретающих смысл и жесткость естественных законов бытия. А социальная анатомия демонстрирует принципы и цели, в не столь отдаленном прошлом неразличимые либо смутно предчувствуемые под флером христианской культуры.
Прежние ценности переживают не столько девальвацию, сколько коррупцию, выступая в роли своеобразных симулякров, скрывающих под привычными, но ставшими ветхими одеждами новые смыслы. Впрочем, семантическое двоевластие, возможно, продлится не слишком долго: "…В отношении христианина к Новому времени оставалась постоянная неуверенность. Повсюду обнаруживал он идеи и ценности несомненно христианского происхождения, но объявленные всеобщим достоянием. Повсюду он сталкивался
Откуда было ему взять уверенности и упования? Теперь, однако, двусмысленности приходит конец. Там, где грядущее обратится против христианства, оно сделает это всерьез. Секуляризованные заимствования из христианства оно объявит пустыми сантиментами…" – писал еще в середине прошлого века немецкий теолог и философ Романо Гвардини19.
К примеру, в сфере неоэкономики откровенно спекулятивный характер финансовой деятельности переворачивает с ног на голову прежнюю архитектуру хозяйственной пирамиды. Косвенным образом он заодно повергает в прах как логическую эквилибристику Кальвина, обосновывавшего легитимность взимания процентов, так и слишком часто забываемую оговорку Адама Смита по поводу "законов справедливости", ограничивающих действие механизмов конкуренции. "Каждому человеку, пока он не нарушает законов справедливости, – писал Адам Смит, и именно этой существенной оговоркой очерчивается общее русло его умозаключений о невидимой руке рынка (под коей разумел не нечто механическое, но "руку Божию"), - предоставляется совершенно свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и конкурировать своим трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица и целого класса"20.
Финансовый успех - теперь уже не просто признак благодати, но сама благодать. В круговороте совсем не призрачной жизни цифр и канторовских множеств ("актуальной бесконечности") - трансфинитной среды виртуальных операций, тщательно взвешенных устремлений и просчитанных порывов, финансовые ресурсы, заменив харизму, определяют статус индивида, положение в обществе и положение самого общества, диапазон легальных возможностей в Новом мире, претендуя стать творческими энергиями, источником как созидания, так и уничтожения.
Финансовый успех в качестве мерила личности и общества становится, таким образом, универсальной шкалой. Но по-настоящему крупный успех все чаще оказывается выше личных и социальных усилий, за пределом труда и морали, являясь признаком особой благосклонности некоего корыстного божества.
По крайней мере, в эстетических категориях все это напоминает то ли строительство вселенского лабиринта - опрокинутой в глубины земной плоти эшеровской версии Вавилонской башни, то ли воссоздание мистифицированного кафкианского Замка, чей центр невидим, а власть - везде. Кодовым же ключом к подобной конструкции земных иерархий является тривиальная модель политкорректного Севера (мировой град) в обрамлении про'клятых стран остального мира (мировая деревня) с их в общем-то не вполне легитимной с точки зрения новой ситуации и подведомственной властью.
Происходящее наводит на аналогии с ситуацией поздней Античности: мировоззренческий синкретизм и размывание культурных горизонтов, падение морали и распространение идеологии общества потребления, переселение народов и миростроительные амбиции.
Однако исторический итог складывается заметно иной. Вместо былого сообщества катакомб на планете выстраивается глобальный Undernet, эксплуатирующий возможности иллегальных проектов и гибких неформальных организаций, не скованных ни моральными, ни юридическими ограничениями, что оказывается их существенным конкурентным преимуществом.